Она там, уже ждёт! Холодный пот прошибает меня, испарина покрывает лоб.
Поспешно отвожу от нее глаза, натыкаясь на взгляд Тимура — и тут только понимаю. Этот урод знает про нас все.
Но что, конкретно? Паника, граничащая с безумием, захватывает меня все больше.
Тимур подносит к уху трубку телефона, и коротко разговаривает с кем-то.
—Смотри!— указывает мне на крыльцо загса.
И я смотрю. На Тонечку, к которой сзади подходит парень в черном. В сгущающихся сумерках она едва замечает его.
Парень в толстовке и в капюшоне, лица не разглядеть. Зато хорошо видно, как он чиркает ножом, раскрывая. Холодное лезвие на миг сверкает в свете загорающихся фонарей.
Но Тоня по-прежнему спокойна и безмятежна. Охрана Тимура жестко зажимает меня с двух сторон сразу, не давая даже вздохнуть.
Тот подонок ловко, незаметно отступает в тень примерно в метре от нее. Тоня кладет руки на перила лестницы, и с легкой улыбкой на лице высматривает меня среди снующих по улице людей.
Глухое отчаяние захлестывает с головой, сердце ноет болью. Тимур наслаждается моей реакцией.
Чёрное марево ненависти и страха медленно, но верно застилает мир вокруг меня, и я дергаюсь. Парень оборачивается в нашу сторону.
Его лицо выглядит отсюда как сплошное черное пятно в ореоле капюшона. Нутром чую — он ждет команды от Тимура!
Словно почувствовав что-то, Тоня тоже смотрит на парня. Он делает от нее шаг назад.
Однако она всего секунду или две скользит по нему равнодушным взглядом, чтобы затем вновь повернуться спиной.
—Твоя невеста?— цедит Тимур,— знаешь, что будет, если ей сейчас хорошо так, с размаху загнать нож в почку?
Обмираю.
—Счет жизни этой девчонки пойдёт на минуты! Даже если ей крупно повезет, и скорая заберёт ее хотя бы минут через десять-пятнадцать, она на всю жизнь останется инвалидом. В противном случае, умрет от потери крови.
Он выдерживает паузу, и в этот момент в салоне машины повисает гробовая, осязаемая тишина.
—Как тебе такой расклад?
—Не делай этого. Я сделаю все, что ты скажешь,— выдыхаю.
Я готов встать на колени, готов поклясться в чем угодно этому недочеловеку. Готов на все, лишь бы он ее не тронул!
—Это правильный ответ, Даня.
Урусов удовлетворённо откидывается на спинку широкого кожаного сиденья.
Молча, смотрю на его толстые, покрытые татуировками пальцы, оглаживающие модную чёрную бородку. Хотя меня сносит от желания втрамбовать это лицо в это сиденье кулаками, и бить до тех пор, пока он не сдохнет.
—Теперь ты мой раб!— продолжает,— я только что подарил жизнь твоей девушке. Дальше.
Достаёт телефон. Звонит подонку в капюшоне, и тот отступает во мрак, чтобы исчезнуть окончательно.
Я неотрывно гляжу на Тоню. Хочется плакать.
Чувствую себя зверем, загнанным в смертельную ловушку, потому что уже знаю — на этом нихрена не закончится.
—На днях займёмся подписанием контракта и тэ дэ, и тэ пэ,— спокойно, даже скучающе произносит мой враг. Бросает взгляд на часы.
—Но сначала… Ратмир! Сопроводи его. А ты, Даня,— немигающе смотрит на меня,— давай мухой к своей девке. Скажешь, что вы расстались, и обратно к нам!
Мое тело отказывается двигаться. Он кивает мне на чемодан:
—Отдашь это ей! Так, чтобы с концами, и без поводов увидеться. Вперёд.
—Ну ты тварь,— вырывается у меня нечеловечески.
Одно только воспоминание об убийце в капюшоне где-то неподалеку останавливает меня от того, чтобы полностью не погрузиться в безумие, и не унести за собой их всех…
Тот, который Ратмир, выходит первым.
—Не понял. Ты оглох?!— бросает мне Урусов.
И я выхожу из машины.
Глава 37
Разрыв
Антонина
Издалека завидев приближающегося ко мне Даню, радостно взмахиваю ему рукой. Он идет не один. Судя по всему, с охранником, которого я прежде не видела.
Ну да, конечно, его свадьба это ж почти сенсация, а мы как-то даже не подумали о том, что можем случайно нарваться на фанатов или журналистов в загсе!
Запоздало думаю о том, что Даня никак не отреагировал на мое приветствие.
Да и вообще, он выглядит немного странно. Мое сердце болезненно сжимается как от предчувствия.
Они подходят вдвоем, и я целую Даню. Он вздрагивает, отстраняется.
—Добрый вечер,— из вежливости говорю охраннику. Тот кивает в ответ.
С тревогой, я вглядываюсь в нахмуренное лицо Дани, эмоций на котором ноль.
И сам он весь как будто застыл, заморозился. Боится посмотреть на меня?
—Что случилось?— тихо спрашиваю.
Силится улыбнуться:
—Кажется, плохие приметы сегодня все-таки перевесили. Ты была права, Тонечка.
Его слова падают как камень. Но я все ещё ничего не понимаю.
На минуту замолкаем. Даня по-прежнему смотрит в асфальт, и от этого почему-то страшно.
Только сейчас я замечаю свой чемодан в руке охранника. Он подчеркнуто, неспешно выставляет его на асфальт между мной и Даней.
Торопливо обхожу чемодан, подходя к Дане поближе. Волнуясь, заглядываю ему в глаза, уточняю:
—Так что, идем?
Киваю на козырек загса. Будто лишенный дара речи, он только молча, отрицательно качает головой.
—Дань, что происходит?— спрашиваю.
—Прости меня, пожалуйста, если сможешь,— в его голосе сквозит отчаяние.
Даня колеблется, прежде чем добавить:
—Мы никуда не едем. Со мной связался продюсер, это я должен уехать! Прямо сейчас. Всему конец.
Облегченно выдыхаю. Да и фиг с ним, с тем загсом! И с Бали заодно.
—Ладно, надо так надо, поехали,— разворачиваюсь к своему чемоданчику.
Берусь за него, удлиняя для удобства ручку.
—Нашел, из-за чего расстраиваться!— добавляю весело.
Однако с ним творится что-то непонятное. Не отрывая взгляда от асфальта у себя под ногами, Даня бубнит панически и монотонно:
—Нет! Я поеду один. Так надо. И ты одна. К себе домой…
Не верю своим ушам.
Взглянув на охранника, внимательно следящего за ходом нашего диалога, я задаю Дане простой как двери вопрос:
—Кому надо?
—Так будет лучше,— следует странный ответ.
И пояснение:
—Мы расстаемся!
