–Да, мой капитан – Дишива э’Яровен.
–И Дишива поставила бы свой народ превыше себя,– резко сказала Лашак.– Как делала каждый миг с тех пор, как оказалась на этой земле. Как делает прямо сейчас, жертвуя своей свободой ради всех нас.
Ее слова заставили замолчать возмущавшихся, но в тишине кто-то крикнул:
–А наш капитан жертвует нашими жизнями ради своего члена!
Голос не Тора, но язвительные слова все те же. Я закрыл глаза под хор разразившихся криков, и на гребне этой волны услышал то, чего давно ждал.
–Отдай этим ублюдкам Гидеона и отправь нас домой!
–Пусть он прольет кровь за нас!
Толпа согласно заревела, заглушая любые возражения. Ненависть к Гидеону – единственное, что их объединяло и подрывало все устои левантийской чести.
–Мы не торгуем жизнями!– выкрикнул я.– Мы не предлагаем кровавых жертв врагам!
–Но мы и не сражаемся ни за кого, кроме себя самих!
Своим решением оставить здесь Гидеона и не позволить им пролить кровь Лео я подтолкнул нас к пропасти, расширил издавна пролегавшие между нами трещины, поскольку через что бы мы ни прошли, левантийцы никогда не были единым народом, единым гуртом, и это станет нашей погибелью.
–Поединок! Поединок! Поединок!– запульсировали в толпе крики.
Такое подстрекательство не в наших обычаях, система вызова на поединок основывалась на чести и ограничивалась правилами, но наше пребывание здесь разрушило ее, так же как и многое другое. Мы слишком много страдали, теперь у нас остался лишь гнев.
Я повернулся к Амуну, пережидавшему крики, как и я. Он встретился со мной взглядом, в изгибе его губ таились сожаление и печаль. У него не оставалось выбора, но я не хотел, чтобы от моего клинка погиб еще один мой заместитель. Еще один друг.
–Нет.– Я повернулся к бушующей толпе Клинков, которыми пытался руководить.– Нет. Я не буду за это сражаться.– Мне приходилось кричать, чтобы перекрыть шум.– Если вы утратили веру в меня, я уйду с должности. Я не буду сражаться и усиливать раскол среди нас и не стану отнимать жизнь левантийца. Если вы примете Амуна в качестве своего капитана…– Мой голос дрогнул, но я продолжил:– Если вы верите ему и остальным членам Ладони, я оставлю свой пост.
Такое тоже не в наших обычаях, но я был по горло сыт кровопролитием. В ответ на мои слова кто-то заворчал, кто-то приветствовал их радостными выкриками. А из самого сердца толпы поднялась новая волна: «Амун! Амун! Амун!»
Она нарастала, поглощая все остальные крики. Я позволил шуму прокатиться по мне подобно порыву восточного ветра. И снова я не смог стать достойным предводителем Клинков, доверившихся мне, не потому что поступал неправильно, а потому, что исполнял свой долг и придерживался принципов, от которых не мог отказаться.
На мое плечо опустилась рука, и Амун сжал его, прежде чем поднять ладони, призывая к тишине.
–Если такова воля гурта, то я принимаю честь быть вашим капитаном…– Его прервали радостные возгласы, но он продолжил:– Мы возвращаемся домой.
Крики превратились в рев. У Амуна не было выбора, но он широко улыбался, произнося эти магические слова.
–Вы слышали капитана! Чего вы ждете?– крикнула Лашак.– Лагерь сам себя не соберет!
Ее слова охладили всеобщий пыл, и Клинки рассыпались по лагерю. Я никогда не видел, чтобы они собирали вещи с таким рвением. Они отправлялись домой. Воздух наполняло воодушевление, потрескивающее, как надвигающаяся гроза.
–Прости, Рах,– сказал Амун, оставшийся рядом со мной, в то время как Лашак, Диха и Локлан держались поодаль.
–Тебе не за что извиняться. Я знаю, ты станешь хорошим капитаном, намного лучше меня.
Он поморщился.
–Это вряд ли. Уметь склоняться перед бурей не лучше, чем твердо стоять на ногах и не падать.
–Лучше, если альтернатива – твердо стоять и сломаться.– Амун хотел ответить, но я не желал слышать ни комплиментов, ни банальностей.– Нет,– перебил я.– Нет, Амун. Дело сделано. Береги себя, капитан.
Я пошел прочь сквозь суету лагеря. Клинки смотрели мне вслед, кто-то молча, кто-то с насмешкой.
–Иди, моли свою кисианку о помощи.
–Предатель!
–Оставьте его в покое,– сказал кто-то, но голосов разума слышалось тем меньше, чем больше собиралось Клинков, заступая мне дорогу. Искры и треск напряжения нарастали с каждым шагом, и я мог сосредоточиться только на том, чтобы идти. Моя хижина находилась на краю лагеря, но такими темпами они сорвутся и раздерут меня на куски, словно стая голодных волков, еще до того, как я успею добраться туда. Они жаждали мести. Жаждали свалить на кого-то вину.
–Надо было пустить кровь Гидеону!
Я вздрогнул. Еще больше Клинков сгрудилось на моем пути, и я мог только осторожно пробираться вперед, сохраняя самообладание, по мере того как знакомые лица вокруг приобретали уродливые черты.
–Слабак!
–Ты больше не сможешь его защитить!
Я хотел повернуться, но над шумом снова пронесся голос Лашак.
–Оставьте его в покое! Кто мы, по-вашему, городские чудовища или гордые воины степей? А ну, отойдите!
Они не спешили повиноваться, но притихли и расступились достаточно, чтобы пропустить меня, лишь кое-кто выставлял плечо или ногу, чтобы я споткнулся. Один раз я едва не упал лицом в грязь, но сумел сохранить равновесие, стиснул зубы и пошел дальше, вынудив стаю Клинков брести следом.
Наконец, я добрался до хижины, оцепенело откинул ткань и вошел в знакомое пространство, жалея, что у нас нет двери, которую можно закрыть за собой.
–Рах.
Гидеон стоял в центре комнаты, настороженно глядя на меня.
–Все хорошо.– Голос казался не моим.– Я ушел с должности. Теперь Амун их капитан. Это лучше, чем проиграть поединок и стать трижды изгнанником.
–И это тебя волнует?
Я уставился на него, пытаясь понять смысл вопроса.
–А почему бы нет?
–Потому что ты и так планировал уйти. А теперь они сделали выбор, но так оно и должно быть.– Гидеон наклонил голову и прищурился.– Тебе правда не всё равно. Я всегда сомневался.
Я горько рассмеялся.
–В чем сомневался?
–Не выбрал ли ты путь капитана Клинков вместо заклинателя лошадей, потому что хотел славы и восхищения, а не тихого, торжественного почитания.
–Славы и восхищения?– Сердце гулко заколотилось в груди.– Вот как ты обо мне думаешь?
–В желаниях нет ничего плохого, Рах. Даже в эгоистичных желаниях.
–Кто бы говорил.
Обидная колкость, которую мне не следовало бросать, но Гидеон сумел улыбнуться.
–Да, я бы говорил, поскольку даже в нынешнем состоянии из нас двоих я более уравновешенный человек.– Он многозначительно постучал себя по виску.– Хватит уже решать, что нужно думать, делать и чувствовать, основываясь на пережитом в детстве позоре. И тогда, может быть, из тебя выйдет хороший предводитель.
