–Что значит – нет в пророчестве?
Она рассмеялась.
–Думаешь, я собиралась все это пережить? Что это мои руки построят священную империю? Я всего лишь колесо, вращающее настоящее в сторону будущего. Да, я умру, но не от твоей руки. Я лжесвященник Дишивы.
–Что?!– вырвалось у меня, и на ее лице появилось глубокое удовлетворение.
–Как я люблю просвещать тебя, когда ты уже ничего не можешь изменить. Это даже приятнее теплого утреннего солнца после холодной ночи.
Я крепко зажмурился, пытаясь вписать эти новые сведения в то, что я уже знал, но ничего не получалось. Все должно быть наоборот, Эзма должна убить Дишиву, обеспечив себе путь к званию Вельда.
Эзма как будто почувствовала мое замешательство, потому что засмеялась еще сильнее.
–Я не Вельд. Я говорила это Дишиве, когда открыла ей судьбу. Просто не сказала, как закончится наша история.
–Но Лео сделал ее лжесвященником.
–Что ж, он ошибся. Может, он сам никогда не следовал за ней, никогда не считал ее настоящей, но достаточно посмотреть, как относятся к ней чилтейцы, чтобы понять: она не подделка. Неважно, что она левантийка. Неважно, что женщина. Иеромонахи выше этого и, получив должность, занимают ее пожизненно. О нет, Дишива никогда не была ложной ни в чем, но я, называя себя заклинательницей, когда у меня отняли этот титул, насквозь фальшива. Ты сам много раз это говорил.
Когда я прекратил наступать, она перестала пятиться, и мы застыли в этом мгновении, а мир продолжал жить без нас. Где-то в городе Дишива, Амун и Лашак сражались в своих битвах. Они боролись за жизнь и будущее, а далеко за стенами города другие люди продолжали жить обычной жизнью, занимались повседневными делами, а солнце всходило и заходило после ничем не примечательного дня.
–То, что я все равно умру, удовлетворит твою мелочную жажду мести?– спросила Эзма.
–Мелочную? О нет. Я видел, как ты всеми силами стараешься разорвать нас на части. Все эти смерти на твоих руках. Мелочная месть.– Я сплюнул на камни.– Какое бы удовлетворение я не испытал, убив тебя, дело давно уже не во мне.
–Но ты меня не убьешь.
–Да, ты так говоришь.– Я медленно шагнул вперед, наслаждаясь тем, как она вздрогнула.– Но я знаю то, чего не знает Дишива. Ты ведь не всегда считала ее Вельдом, так? Ты сказала Гидеону, что это он, а когда он не стал играть по твоим правилам, послала чилтейцев за ним и его Клинками, и все, что последовало за этим – твоя вина.
–Тебе не удастся так легко оправдать его.– Когда я сделал еще шаг, она не сдвинулась с места и стояла прямо и гордо, насколько может человек, близкий к обмороку из-за сломанной руки.– У тебя не выйдет свалить всю вину на меня. Я сделала то, что сделала, потому что должна была, а Гидеон сам выбрал свой путь. Думаешь, я приговорила его к Отторжению, только чтобы сделать тебе больно, но нет. Он это полностью заслужил.
–Говорит фальшивая заклинательница.– Я снова сплюнул.– Кому ты лгала? Гидеону? Или Дишиве?
–Никому. Я ошиблась в переводе. Я считала Вельда мужчиной, не понимая, что это должна быть женщина, поскольку вера не позволяет мужчинам иметь партнеров‑мужчин.
Она прижалась спиной к столбу веранды.
–Но Вельд не чилтеец,– сказал я.– Он не принадлежит к их вере. Как ты можешь быть уверена, что эти правила применимы?
На лице Эзмы промелькнуло раздражение, и я прыгнул вперед, впечатав ее в столб. Одной рукой схватив ее здоровую руку, вторую я сомкнул на ее горле и крепко сжал. Расширившиеся глаза Эзмы и панические попытки дышать наполнили меня радостью. Говорить больше было не о чем, и, стиснув зубы, я изо всех сил сдавил ей горло.
Она замахнулась сломанной рукой, целясь мне в голову. Это мало напоминало удар, но от неожиданности я слегка ослабил хватку, и Эзма вырвалась, отчаянно вдохнула и пнула меня по голени.
Я повалился назад, ударившись о камни, а она хрипло дышала и кашляла.
С жутким, мучительным смехом она потащилась ближе ко мне.
–Не можешь. Убить меня. Только. Вельд. Может.
Я перекатился и увидел ее упавший клинок с рукоятью, инкрустированной сердоликом, похожим на кровь. Я пополз к ножу, поочередно переставляя локти и цепляясь за камни рваной одеждой.
Когда я нащупал кончиками пальцев лезвие ножа и в последний раз подтянул себя ближе, ее шаги следовали за мной. Протянув руку, я сомкнул ладонь на рукояти. Времени смотреть не было, оставалось только позволить чутью в последний раз пронести меня через боль.
Возможно, в другое время, в другом месте, в ином мире я нанес бы удар и встретил только воздух. Или слегка зацепил ее плечо или руку и тут же рухнул бы, не в силах сражаться дальше. Но здесь и сейчас клинок пронзил плоть, его острие пробило кожу и сухожилия, пролив кровь, которой я мог бы очистить весь мир.
Дрожащей рукой Эзма дотронулась до раны, нащупывая нож – ее нож. Каким знакомым он должен был ей показаться, обещая конец, который не наступит, пока я не выдерну его. Эти последние мгновения, пронизанные болью – скорее пытка, чем подарок. Я смотрел ей в глаза, чтобы убедиться: она понимает, что скоро умрет и ничего не может сделать. Ее пророчество оказалось ложным.
–Вельд,– прошипел я.– Ты поверила в какую-то сказку.
Глаза Эзмы распахнулись, и она судорожно вцепилась в мои пальцы, словно желая убедиться, что я существую.
–Рах,– выдохнула она.– Рах. Рах.
–Что?
–Широкая. Широкая степь. Рах.
Значение моего имени на нашем языке. Ничего нового, но ее крепкая хватка на моем запястье и немигающий взгляд не давали покоя. Я мог бы вытащить клинок, позволить ей упасть и умереть на камнях у моих ног, но не делал этого.
–Рах,– повторила она со сдавленным смехом.– Рах, широкая степь. Вельд. Широкая… широкая степь.
От этого хриплого, жуткого смеха клинок дрожал вместе с ее телом.
–Это ты. Ты построишь… империю. Ты. С самого начала. Имя… прямо у меня под носом. Дай Бог…
Я выдернул нож. Ее рот безвольно открылся, глаза распахнулись, хлынула кровь. Язык шевелился во рту, Эзма пыталась говорить, но голос был не громче вздоха. И все же я вздрогнул. Она пыталась поведать мне свои истины, втягивая обратно в водоворот, от которого меня должна была избавить ее смерть.
–Нет.– Нож снова выпал из моих рук на камни.– Нет. Я не верю в твоего бога и в твою цель. Нет никакого Вельда. Нет священной империи. Это все ложь, написанная давным-давно и переиначенная тобой на свой лад.
Дрожащая рука, которой она пыталась зажать смертельную рану, потянулась ко мне. Широко раскрытые глаза Эзмы не мигали.
–Ты,– почти бесшумно выдохнули ее губы, и все же я никогда не слышал более громкого звука.– Ты.
У Эзмы подогнулось колено, и она рухнула на землю, задыхающаяся, истекающая кровью, сломленная женщина, смерть которой я так хотел увидеть, но глубочайшая радость превратилась в пепел. Эзма больше не указывала на меня и не смотрела, превратившись в груду костей и кожи, но я чувствовал, как ее слова вибрируют в моем теле.
