Он ничего не говорит. На мгновение он замирает, и мы ждем, что его рука вот-вот прорежет воздух и она рухнет со стула с испуганным вскриком.
Но вместо этого он поворачивается к Дейзи, свернувшейся калачиком в углу комнаты.
– Сейчас я покажу, как мы поступаем с больной собакой,– говорит он.
Дейзи не подозревает об опасности: она ластится к нему, когда он берет ее на руки. Порой, когда я подумаю, что сейчас произойдет нечто ужасное, этого не происходит. И тогда я чувствую себя глупо за то, что боялась, как будто нужно было быть сумасшедшим, чтобы ожидать чего-то плохого. Он бережно держит ее у себя на руках, и Дейзи расслабляется. Мы все расслабляемся.
А потом отец хватает Дейзи за шею и сворачивает ее.
Она по-прежнему лежит у него на руках, с открытыми глазами, неподвижная. Наступает абсолютная тишина. Я слышу только свое сердцебиение в ушах, и больше ничего. А затем раздается наш дружный крик, симфония слез, боли и неверия. Мама чуть не задыхается, захлебываясь слезами.
– О боже мой, боже мой, боже мой, боже мой,– только и может повторять она.
– Ты убил ее!– хнычет мой брат.
– Перестань плакать,– говорит ему отец.– И пойди выкопай яму.
Но Мэттью его не слушает. Он отчаянно плачет, уронив голову на стол; все его тело поникло, обмякло от горя. Отец хватает его за шиворот, так что лицо Мэттью отрывается от стола.
– Я сказал, прекрати плакать, черт побери, и иди выкопай яму!– кричит он.
Я перестаю плакать так быстро, что даже слегка закашливаюсь. Перестаю мгновенно, как будто это компенсирует тот факт, что Мэттью не может. Мэттью всегда был мягок, в отличие от меня – и это единственное во мне, что когда-либо радовало отца.
«Перестань плакать, Мэттью. Ты должен перестать. Посмотри на меня,– безмолвно умоляю я.– Ты можешь перестать так же, как я. Посмотри на меня».
Даже мама уже пришла в себя. Она хватает Мэттью за руку и сквозь собственные слезы убеждает его успокоиться и пойти на улицу, как сказал папа. Но он не слушается. Он не может. Его слезы своего рода безумие, самоубийство, и он просто не может остановиться.
Я вскакиваю так порывисто, что роняю стул позади себя.
– Я это сделаю! Я сделаю!– Мой голос истеричен от энтузиазма.– Я могу выкопать яму!
– Вот моя девочка,– кивает отец.– Рад, что хоть кто-то в этой семье пошел в меня.
Мэттью бросает на меня взгляд. На его лице написаны презрение и ненависть. Я сделала это ради него, но внезапно сама оказалась монстром – таким же, как и мой отец.
Глава 53
Уилл
Ее крики поднимают всех в доме.
Я оказываюсь в ее комнате первым, а спустя несколько секунд за мной поспевают мама и Брендан: столпившись в дверях, они ошалело смотрят на нас.
–Я выкопала яму,– произносит Оливия, расцарапывая себе горло, как будто ей нечем дышать. Она хватает ртом воздух, один раз, потом другой.– Я выкопала яму.
Она лежит, свернувшись в комочек, плотно прижав колени к груди. Я делаю попытку притянуть ее к себе, но все ее тело так напряжено, что это бесполезно.
–Все хорошо, Лив. Тебе просто приснился кошмар. Все в порядке.
–Нет,– говорит она, задыхаясь, хватаясь за свое горло.– Это был не сон. Это была я. Я это сделала. Я выкопала яму.
–Какую яму?– спрашиваю я, пытаясь разжать ее руки.
–Ту, где он похоронил Мэттью,– отвечает она.– Это я выкопала яму.
Ее рассказ тяжело слушать.
Оливия говорит урывками, все это время закрывая лицо руками. Она рассказывает, как отец повез ее по шоссе копать яму для их собаки и нашел подходящее место в лесу. Она копала до самого вечера. У нее над головой росло дерево, и через непредсказуемые промежутки времени с него сыпались желуди. К тому моменту, когда отец к ней вернулся, было темно, а ее руки покрывали крошечные точечные синячки. На следующее утро Мэттью исчез. Ее отец сказал, что тот сбежал… Под конец своего рассказа она так отчаянно рыдает, что ее начинает тошнить, и я не могу не думать о том, что, возможно, ей было лучше не помнить об этом.
Я остаюсь с ней до утра. Время от времени она погружается в сон, но каждый раз просыпается, задыхаясь, как будто только что все вспомнила заново. Незадолго до рассвета после очередного пробуждения она лежит на нашей общей подушке, уставившись на меня своими стеклянными, невидящими глазами.
–Нам нужно сообщить об этом полиции, Лив.
Я впервые вижу ее напуганной. Даже вчера после своего падения она так не выглядела.
–Нет,– качает она головой.– Я не могу.
–Оливия, твой отец его убил. Ты знаешь, что это так. Если он все еще жив, то его нужно остановить.
–Я не могу,– отвечает она.– Просто не могу.
Утром я оставляю ее спящей и возвращаюсь на работу, в свой кабинет. На моем столе стоит календарь, у которого справа аккуратно вставлена визитка от детектива, и я беру ее в руки. Почему-то я знал, что рано или поздно именно я сделаю этот звонок, а не Оливия.
Я сообщаю о том, что произошло прошлой ночью, и детектив говорит, что ему нужно немедленно ее допросить.
–Она не станет с вами говорить,– вздыхаю я.– Она боится этого едва ли не больше всего на свете.
–Мне все равно нужно попробовать,– отвечает он.– Информация из вторых рук, полученная от вас, никак не продвинет расследование.
Я с шумом выдыхаю, откидываясь на спинку стула и уставившись в потолок.
–Слушайте, а вы не можете просто взять показания у других взрослых, которые в этом замешаны? По крайней мере попытаться подтвердить эту историю через ее мать, если удастся ее найти?
–Ее мать мертва уже почти пятнадцать лет, так что вряд ли она нам чем-то поможет в этом деле,– сообщает детектив. Мой стул отлетает на пол.
–Мертва?– шепотом переспрашиваю я.– Господи. Оливия даже не знает… Она думает, что мать просто бросила ее.
–Послушай, приятель,– детектив невесело усмехается.– Не знаю, что за сказки рассказывала эта девчонка тебе или себе, но ей прекрасно известно, что ее мать мертва. Это произошло на ее глазах.
