Когда мы с Оливией вернулись со скалолазания, мама встретила меня в дверях с уставшим видом:
–Джессике позвонили с работы, и она вышла поговорить. Но ты поставил меня в затруднительное положение. Как много ей известно?
По дороге домой я себя чувствовал на миллион долларов. И тут внезапно меня охватило желание просто лечь и уснуть.
–Ей известно, что Оливия ночевала здесь перед некоторыми забегами.
–А она знает, что ты тоже здесь оставался?
–Это подразумевалось.
Мама неодобрительно цокнула языком:
–Другими словами, ты никогда не упоминал об этом и надеялся, что она решит, будто ты оставался в своей квартире. А теперь Джессика вот-вот увидит Оливию, к которой приревновала бы даже самая уверенная в себе женщина, и узнает, что ты с ней здесь спал.
–Я никогда не спал с ней,– отрезал я.– Джессике не о чем беспокоиться, ты делаешь из мухи слона.
Тогда мама покачала головой и направилась обратно в дом.
–Уилл, несмотря на всех девушек, которых ты успел сменить за свою короткую жизнь, ты все еще многого не знаешь о женской природе.
В тот момент я отмахнулся от ее слов, но теперь, заходя в квартиру Джессики, я начинаю думать, что моя мать была права.
–Ты в порядке?– спрашиваю я.
Я бы хотел, чтобы она просто улыбнулась и согласилась оставить эту тему, но мне прекрасно известно, что она этого не сделает, а значит, мы останемся в этом ужасном подвешенном состоянии до тех пор, пока не поговорим. И разговоры с Джессикой не всегда заканчиваются хорошо; судя по всему, единственный способ разрешить с ней конфликт – это пообещать ей чуть больше, чем я на самом деле готов.
Джессика вздыхает:
–Это и есть та девушка, которая ночевала в доме твоей мамы?
–Да, я рассказывал тебе о ней.
Она втягивает щеки и словно пытается прожевать недовольство.
–Она хорошенькая.
Ее слова – это ловушка. Если я соглашусь, то открою гребаный ящик Пандоры. Но и отрицать это бессмысленно: нужно быть слепым, чтобы не заметить внешность Оливии. В последнее время мне все чаще кажется, что я не способен замечать ничего другого…
–Наверное.
–Так прошлый вечер ты провел с ней?
–Джесс,– у меня вырывается усталый стон,– не делай эту ситуацию странной. Она просто одна из моих учениц.
–Похоже, она-то этого не осознает.
–Уж поверь мне, Оливия прекрасно осознает тот факт, что она одна из моих учениц. Еще никогда в жизни мне не приходилось с кем-то столько бороться.
–Я не это имела в виду, Уилл. Она ведет себя как…– Джессика замолкает, но я чувствую, что ее недовольство растет.
–Как кто?
–Не важно. Просто я не понимаю, почему она должна оставаться с твоей мамой.
–Она только что узнала, что ее брата убили, Джессика.– Я замечаю, как в мой голос проскальзывает раздражение.– Ты действительно хочешь ее упрекнуть за то, что ей нужен кто-нибудь рядом, пока она с этим справляется?
–Нет, но этим «кем-нибудь» необязательно должны быть ты или твоя мама. Это нужно прекратить.
Я чувствую, что начинаю выходить из себя, и делаю все возможное, чтобы мой голос оставался ровным.
–И почему же?
–Потому что это выглядит плохо. Я работаю в отделе по связям с общественностью, и я тебе ответственно заявляю, что никто не поверит, будто ты проводишь время с девушкой, которая выглядит так, просто по доброте душевной.
–Мне плевать, кто и во что поверит,– огрызаюсь я.– Она способна стать бегуньей мирового класса, и с ней наша женская команда одержит победу впервые за десятилетие. Если ей идет на пользу, когда она ночует у моей мамы,– значит, она будет ночевать у моей мамы.
–Пока она для тебя всего лишь шанс на победу – хорошо, пусть будет так.
Я соглашаюсь, потому что это должно быть правдой. Обязано быть правдой. Без вариантов.
Я возвращаюсь домой к маме около одиннадцати. Джессику определенно не порадовало, что я не остался на ночь, но с учетом того, что ситуация Оливии вызвала у нее ноль сочувствия, мне на самом деле плевать.
Я только начал засыпать, когда из комнаты Оливии раздается шум. Она мечется в постели, повторяя что-то снова и снова. По мере того как я тихо приближаюсь к ней, она становится все более взволнованной.
–Хватит плакать,– умоляет она шепотом.
Я сажусь на кровать.
–Оливия,– я провожу рукой по ее спине, как успокаивал бы ребенка,– все в порядке. Все хорошо.
Она хватает меня за руку, и ее глаза распахиваются.
–Перестань плакать,– умоляет Оливия.– Ты должен перестать.
–Оливия, это просто сон. Все хорошо.
–Прошу, перестань плакать,– произносит она, а затем начинает издавать такие тихие детские всхлипы, что мне тяжело их слушать. Я прижимаю ее к своей груди.
–Все в порядке, Оливия. Поверь мне, все хорошо.
–Не плачь,– повторяет она снова и снова.– Не плачь.
Когда она наконец вновь засыпает и я выхожу из ее комнаты, снаружи меня ожидает мама, обхватив голову руками.
–Ты слышала?– спрашиваю я, и она кивает.
–Господи боже, что же произошло с этой девочкой и ее братом?
Хотел бы я знать. Но в равной степени боюсь, что когда-нибудь – и очень скоро – я это узнаю.
Глава 40
Оливия
В среду я возвращаюсь к себе в квартиру.
И Дороти, и Уилл уговаривали меня остаться, даже настаивали, но я отказалась. Наверняка все это мешает Уиллу: ему нужно работать на ферме, а не развлекать меня, и он рискует своей работой в университете всякий раз, когда проводит время со мной. Полагаю, мое присутствие также должно вызывать у них проблемы с Джессикой, хотя это меня не так уж волнует.
Уилл подвозит меня домой перед утренней тренировкой и помогает достать чемодан из багажника. На его лице появляется намек на улыбку:
–Надеюсь, ты приятно проведешь время дома…
Прежде чем уехать, он дожидается, пока я не вставлю ключ в замок, а когда я захожу внутрь, у меня отвисает челюсть.
Я растерянно моргаю. Затем моргаю еще раз. Наконец я делаю два неуверенных шага в свою квартиру и закрываю за собой дверь. Эта комната была пуста, когда я ушла в понедельник утром. Теперь здесь есть диван, журнальный столик, обеденный стол с двумя стульями и телевизор.
