Конечно же, все дружно молчат. Он хмурится и представляет им двух первокурсниц, а затем поворачивается ко мне:
–И Оливией Финнеган, которая перешла к нам из Техасского университета.
Все переводят взгляды на меня, очевидно, наслаждаясь тем, что девушку из первого дивизиона настигла карма и ее отправили обратно в младшую лигу. Однако они не могут открыто злорадствовать, поскольку лишь я способна помочь им завоевать титул. По просьбе Лэнгстрома все называют свои имена, но я не особо обращаю внимания. Единственная, кого я запоминаю,– это Бетси: та девушка, что продолжает бросать на меня злобные взгляды. Приятно знать, как зовут человека, которого мне, видимо, предстоит втоптать в грязь.
–Сегодня мы бежим десять миль, и это ваш счастливый день, потому что я побегу с вами.– Голос Лэнгстрома сопровождают недовольные стоны.– Вперед, посмотрим, кто из вас ленился этим летом.
Я не ленилась. Все лето я давала уроки верховой езды днем и бегала утром и вечером. Но сегодня этого никто не увидит.
Бетси стартует, и мы все следуем за ней. Она задает достойный темп. Ничего выдающегося, но, учитывая, что я едва успела принять душ после утреннего забега, у меня никаких возражений.
Просыпаться от кошмаров в незнакомом месте, как сегодня, мне не впервой. Со мной это происходит с детства, обычно когда я испытываю стресс, но иногда и без видимой причины. Я не единственная с такой проблемой: есть и другие «счастливчики», и в интернете этому посвящен отдельный форум, где они делятся своими историями. Но я никогда не рассказывала свою, поскольку даже среди них я ненормальная. Эти люди могут во сне спуститься по лестнице или пробежать один-два квартала. Я же бегу несколько миль, бегу по лесам, просыпаясь в крови и в поту,– что запросто может разрушить мои шансы на карьеру бегуньи, потому что я никак не могу этому помешать.
Иногда это проходит без особых последствий, но сегодня у меня в ногах такая тяжесть, словно на них висят гири. Не то чтобы я не могла пробежать семнадцать миль в день, просто я не могу пробежать их быстро, не могу пробежать спринтом. А во сне я, похоже, выдала настоящий спринт, потому что сил у меня совершенно не осталось. Однако я их нахожу, мне приходится – я не могу и здесь облажаться.
На полпути мы останавливаемся попить воды, и только теперь я впервые оглядываю своих товарищей по команде. Сейчас все они покрыты пылью, поднявшейся во время бега; вэтой пыли выделяются тонкие дорожки пота, стекающего у них по рукам. Один взгляд на ту девушку, что бежала впереди,– эту Бетси – порождает у меня дурное предчувствие. В ее позе, ее расправленных плечах есть что-то надменное, агрессивное… Хотя, полагаю, то же самое можно сказать и обо мне.
Уилл всю дорогу молчит, и я невольно испытываю к нему уважение за то, что он вообще может за нами угнаться. Каждый лишний килограмм в теле – будь то мышцы, жир или что-то еще – подобен паре кирпичей, с которыми вам приходится бежать. Лэнгстром тяжелее меня килограммов на сорок: это немало кирпичей.
Когда впереди появляется кампус, я испытываю огромное облегчение. Мне удалось не отстать, и я не опозорилась в первый же день. Я как раз начала замечать характерное головокружение, после которого обычно теряю сознание, так что все могло быть гораздо хуже. Когда мы добегаем до стадиона, Уилл сообщает, что раздаст нам заметки на завтрашней тренировке, и всех отпускает.
Ну, почти всех.
–Оливия,– останавливает меня тренер, в его голосе слышны резковатые нотки.– Нужно кое-что обсудить.
Я тут же напрягаюсь. Вряд ли он заготовил ободряющую речь, чтобы поприветствовать меня в команде. Проходя мимо нас, Бетси ухмыляется.
–Зови меня Финн,– буквально рычу я.
Уилл делает вид, словно не слышал.
–Что, черт возьми, это было?– требует он.– Не знаю, как тебя тренировали раньше, но когда я говорю пробежать десять миль, то хочу увидеть, что ты прилагаешь хоть немного усилий.
У меня отвисает челюсть. Что за фигня? Я там чуть не сдохла, а он еще мной недоволен?
–Ничего подобного!– возмущаюсь я.– Я ни разу не отстала.
–Думаешь, мы тебя взяли в команду, чтобы ты здесь не отставала?– спрашивает он, сощурив голубые глаза.– Нам нужен лидер. А ты еле шевелилась, словно мамаша, которая решила немного сбросить жирок.
Мои руки сами собой сжимаются в кулаки с такой силой, что ногти впиваются в ладони. «Боже, что за ублюдок…»
–Я устала.
–Ты провела точно такую же тренировку, как и все остальные, так что у тебя нет причин уставать,– заявляет Лэнгстром, скрестив руки на груди.– Если только вчера ты не нарушила запрет Питера на выпивку перед занятием.
Я закрываю глаза, чувствуя себя загнанной в угол, в то время как мой пульс учащается. Объяснение, которое я давала в прошлом вузе, здесь не прокатит, поэтому я принимаю очень сомнительное решение сказать правду – что, как правило, ни к чему хорошему не приводит.
–Я немного пробежалась сегодня утром перед тренировкой,– тихо признаюсь я.
Все говорят, что когда сознаешься в чем-то, то испытываешь облегчение, но прямо сейчас я просто чувствую себя беззащитной, маленькой и слабой. А я ненавижу это больше всего.
Уилл сердито поджимает губы.
–И почему же ты это сделала?
Всего на мгновение, на миллисекунду, я непроизвольно встречаюсь с ним взглядом. Отчасти хочется умолять его, чтобы он не задавал вопросов, не допытывался, не отнимал у меня эти секреты. Я отвожу взгляд, потому что отказываюсь умолять его или кого бы то ни было.
–Мне… Мне не спалось.
Пару секунд он молчит, на его скулах играют желваки, но в глазах читается неуверенность.
–Ты у меня на карандаше,– наконец отвечает он.– Будешь бегать, когда я скажу тебе бегать, и точка. Чтобы больше это не повторялось.
Он разворачивается и уходит прочь, а я стою и гадаю, как скоро Лэнгстром выгонит меня из команды. Ведь, если бы я могла это прекратить, я бы вообще здесь не оказалась.
В раздевалке я игнорирую всех до единого. Эти девчонки мне не подруги и не станут моими подругами даже через два года: яуже это проходила и прекрасно помню, к чему это привело.
–Я Эрин,– подает голос девушка, которая переодевается рядом со мной.
У нее необычайно приятная внешность – длинные светлые волосы, россыпь веснушек и большие васильково-синие глаза. Такую девушку можно увидеть в рекламе молока или церковной молодежной группы. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять: она никогда не страдала. Я не должна ненавидеть ее за это, но ничего не могу с собой поделать.
Склонившись над сумкой, я бурчу в ответ что-то неразборчивое в надежде, что это прозвучит достаточно враждебно, чтобы ее оттолкнуть.
