–У меня плохое предчувствие.– Я качаю головой.– Тебе не следовало заставлять меня есть. Боже, зачем я тебя послушала? Я провалюсь.
–Лив, у всех бывает дурное предчувствие перед забегом,– посмеивается он.– Это называется «мандраж».
Я опять качаю головой. Он ошибается. Сегодняшний день обещает стать катастрофой. Я это чувствую. Я знаю это.
–Послушай меня.– Он кладет руку мне на плечо, заставляя встретиться с ним взглядом.– Ты. Справишься. Правда справишься. Просто иди – и пробеги собственную гонку. Знаю, Питер сказал тебе не отрываться от остальных бегунов вплоть до самого конца, но я говорю тебе другое. Будь дерзкой. Вырвись вперед, как только почувствуешь, что готова. И выложись на последней миле: после забега у тебя всегда остается что-то в запасе – сегодня же пусти в ход все свои силы.
Я смотрю ему в глаза и чувствую, как в моей тревоге появляется небольшая трещинка, крошечный дефект, допускающий возможность того, что Уилл прав. Признающий малюсенькую вероятность, что на этот раз он знает больше меня.
Мы вместе подходим к старту, и я занимаю позицию. Эрин приятельски пихает меня в плечо:
–У тебя все получится, подруга.
Я бросаю на нее взгляд. Это и ее соревнование тоже, а она беспокоится обо мне… Лучик света в моей груди становится чуть ярче.
–Спасибо,– шепчу я.– Удачи.
Раздается сигнал к старту. Вокруг меня суматошная мешанина, мы все бежим слишком близко, мне в лицо летит грязь из-под ног девушки впереди меня, и в бок прилетает чей-то локоть.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, что сказал Уилл, но вместо этого слышу лишь собственные упреки.
«Я чувствую слабость».
«Мне не надо было есть».
«Мне мешают шиповки, это неудобно. Я должна была тренироваться в них чаще».
«На первой миле не должно быть так тяжело».
Однако Уилл – тот самый Уилл, который до сих пор всегда оказывался прав, когда говорил, что у меня что-то получится, или когда критиковал мою длину шага, или короткий финальный рывок,– он верит, что я справлюсь. И я всеми силами цепляюсь за его слова.
«Ты справишься».
Я отгоняю собственные мысли и вместо этого концентрируюсь на том, что мне сказал Уилл. И я лечу!.. Вниз по полю, к лесной опушке. Какое-то время рядом со мной бегут лишь две другие девушки, и когда мы преодолеваем первую милю и я смотрю на часы, то понимаю, что мы втроем просто несемся. Вот почему было так тяжело: мы пробежали первый круг очень быстро, и как бы я в себе ни сомневалась, мой результат говорит о том, что я молодец.
Все правда в порядке. Сегодня у меня есть все, что мне нужно. И, осознав это, я тут же вырываюсь вперед и забываю обо всех, кто остался позади. Я не соревнуюсь с ними. Я соревнуюсь с собой. Я борюсь с желанием замедлиться, с жжением в мышцах, с болью в груди. Когда остается одна миля, я выпускаю всю энергию, что у меня осталась. Я выжимаю максимальную скорость, и со мной по-прежнему все хорошо, когда вдали показывается линия финиша, когда я выхожу из-за поворота и слышу приветственный звон колокольчиков и крики толпы. Вот тогда я понимаю, что у меня действительно получится. Я достигаю финиша и в первую очередь ищу взглядом Уилла. Он уже бежит мне навстречу, ликуя, и что-то в моей груди тоже тянется к нему, как будто мы связаны. Он быстро ко мне подбегает, но затем резко останавливается и просто хлопает меня по плечу.
–Ты это сделала,– говорит он, и я еще никогда не видела у него такой широкой улыбки.– Ты побила рекорд трассы.
Я улыбаюсь ему в ответ, страстно желая сказать или сделать что-то такое, на что я не способна. Я хочу сказать ему спасибо за то, что он верил в меня. Хочу обвить его шею руками и обнять его так, как меня сегодня обнимала его мама.
Вместо этого я просто стою, потеряв дар речи, не в силах озвучить слова благодарности, застрявшие у меня в горле.
Глава 23
Уилл
Я обещал Джессике, что поеду к ней после соревнований, но вместо этого, сам того не осознавая, направляюсь на ферму.
Как и всегда, мама широко улыбается, стоит мне появиться. Меня просто убивает то, как ей должно быть здесь одиноко: она много лет жила в полном доме, и всего за три года он совсем опустел.
–Не ожидала увидеть тебя сегодня снова,– говорит она.
–Просто решил заскочить на минутку, проверить, как там лошади.
Мама хорошо меня знает. И ей известно, что я всегда проверяю лошадей, если мне нужно что-то обдумать. Когда-то для этого у меня было скалолазание, но теперь это кажется эгоистичным, словно я потакаю своим желаниям, тогда как на ферме уйма работы.
–Как пробежала Оливия?– интересуется мама.
Я не могу удержаться: на моем лице расцветает широкая улыбка. Мне приходилось противиться этому почти всю обратную дорогу от соревнований до кампуса.
–Она побила рекорд трассы!
–Я очень рада. Она мне правда понравилась.
Это я и сам понял. Оливия вновь пробудила в ней материнское начало, как какой-то очаровательный малыш. Мама была в шаге от того, чтобы усадить ее на детский стульчик и начать кормить с ложечки.
–На вкус и цвет…– отвечаю я.
–Ну что ты такое говоришь?– Она цокает.– Оливия была очень милой.
По какой-то причине соглашаться с ней в чем-либо насчет Оливии кажется… опасным.
–Она действует мне на нервы.– В ответ на это мама бросает мне настолько свирепый взгляд, какого я давно уже не видел.
–Каким это образом она может действовать тебе на нервы?
–Просто действует, и все.
Вот только… это неправда. Конечно, она по-прежнему ни черта меня не слушает – ни насчет лошадей, ни насчет посуды, ни даже насчет еды. (Хоть сегодня Оливия и не прекращала жаловаться по этому поводу, вчера она съела от силы полпорции.) И все же мне было странно… легко рядом с ней, чего я никак не ожидал. Комфортно. Возможно, именно это так усыпило мою бдительность, что я позволил случиться тому моменту на кухне. Я вспоминаю, как чувствовал ее тело, прижатое к моему, как при этом выглядели ее губы, спелые, словно бы приглашающие,– и я вздрагиваю.
Испытывать к Оливии неприязнь намного, намного безопаснее, чем иные чувства.
Мама склоняет голову набок, изучая меня излишне внимательно.
–Как у вас дела с Джессикой?
Я вздыхаю. Да, Джессика – моя девушка, о существовании которой я то и дело забывал прошлым вечером.
