–Я тренер ее внучки,– объясняю я,– и она указана в списке ближайших родственников.
–Извините,– оживленно отвечает моя собеседница,– но у нас есть определенные инструкции, согласно которым мы можем передавать мисс Ане звонки только от членов семьи.
Я крепко сжимаю телефон, изо всех сил пытаясь сдержать свое нетерпение.
–Послушайте, это на самом деле важно. Мне нужно связаться с кем-то из родных Оливии, и у нас указан только этот номер.
–Я все равно сомневаюсь, что от нее было бы много прока. У нее болезнь Альцгеймера,– добавляет женщина, понижая голос до шепота.– Я не должна вам этого говорить, но здесь довольно поздняя стадия. В последнее время она не может никого вспомнить.
То есть на экстренный случай у Оливии указан контакт человека с тяжелой стадией болезни Альцгеймера. Что может означать лишь одно: унее больше никого нет.
–Как давно она у вас живет?
–Ну, такого рода информацию я тоже не должна разглашать,– говорит моя собеседница, а затем ее голос снова понижается до шепота:– Но прошло уже чуть больше четырех лет.
Я растираю грудь от боли, поселившейся в ней во время этого звонка. На тот момент Оливия еще даже не окончила школу. Так кто же воспитывал ее все эти годы? И где ее родители?..
В тот вечер я рассеян во время ужина у Джессики. Стоит мне решить, что я начал понимать, что же пришлось пережить Оливии, и ситуация оказывается еще хуже.
–Кстати, какую работу тебе нужно было сделать вчера ночью?– спрашивает Джессика, вновь привлекая мое внимание.
Мои намерения по отношению к Оливии были совершенно невинными. И если бы они такими и остались, я бы, наверное, сказал Джессике правду.
Вот только этого не случилось… Что-то изменилось во мне, когда я поймал ее прошлой ночью. А потом, этим утром, все изменилось снова, в куда более опасном направлении. Когда я увидел ее спящей в моей постели, с обнаженной спиной, размеренным дыханием и разметавшимися на подушке волосами…
Я сотню раз пытался изгнать из своей головы этот образ, и тот, что последовал за ним,– когда она села и простыня соскользнула до талии…
Мне не удается.
Почти целый день я думал лишь о ней, несмотря на все усилия. У меня такое чувство, будто последние события создали маленькую трещинку, небольшой надлом, который может перерасти в нечто неконтролируемое.
Впервые за те месяцы, что мы встречаемся, я отвечаю на вопрос Джессики ложью.
Глава 20
Оливия
На следующий день ради Уилла я выкладываюсь на тренировке по полной. В точности выполняю каждое его указание. И когда за все занятие он так и не находит ни одного повода для критики, то я притворяюсь шокированной.
–Вау. Даже не за что меня обругать?– спрашиваю я, широко распахнув глаза.– Значит ли это, что ты мной доволен?
–Ты сама знаешь, что хорошо позанималась,– отвечает он,– так что не напрашивайся на комплименты.
–Почти уверена, что это единственный способ выбить их из тебя.– Я закатываю глаза.
–Бегай на соревнованиях так же – и комплименты польются рекой.
Я была в шаге от того, чтобы признать наше общение сносным, но он умудрился все испортить. Мои губы сжимаются в жесткую линию.
–Потрясающе. Короче говоря, как только я научусь не делать во сне того, о чем даже не догадываюсь,– вот тогда ты будешь мной доволен.
Уилл вздыхает, двумя пальцами зажимая переносицу. Я уже успела выучить его настроения и значения его жестов: он так делает, когда расстроен или вынужден иметь дело с чем-то неприятным.
–Иди прими душ и приходи в мой кабинет,– говорит он, отворачиваясь.
Я не представляю, чем, по его мнению, мне поможет беседа в его кабинете. Вероятно, он снова отправит меня к этому тупому психотерапевту, которая даст мне очередное дурацкое задание на дом. В прошлый раз я должна была составить список вещей, которые меня радуют. «Например, пенная ванна,– сказала она.– Разве тебя не радует, когда ты принимаешь пенную ванну?» Я ей ответила, что пенная ванна напоминает о том, что я трачу свое драгоценное время впустую. Этот разговор до сих пор у меня вызывает смех, хотя мисс Дэниелс, похоже, мой ответ не очень оценила.
Я наскоро принимаю душ и прихожу в кабинет Уилла, где он уже меня ждет с особенно мрачным выражением на лице.
–Я не собираюсь возвращаться к психологу, если ты об этом.– Я опускаюсь на стул напротив него.
–Да, ты ясно дала понять о своем отношении.– Уилл почти улыбается.
–Послушай,– я вздыхаю,– я постараюсь не спать всю ночь. Обычно мне это не удается, но, может быть, сработает в этот раз. Еще иногда, если я как следует набегаюсь перед сном, то достаточно устаю, чтобы…
–Нет,– перебивает он.– Я хочу, чтобы на забеге ты была в лучшей форме, а так мы снова получим пародию на бег, которую ты выдаешь после ночи с кошмарами.
Я откидываюсь на спинку стула, изо всех сил стараясь не нагрубить ему:
–Тогда в чем твое волшебное решение?
Он наклоняется вперед с выражением мрачной решимости на лице, глядя мне прямо в глаза.
–Ты останешься у моей мамы.
От удивления мой рот распахивается, и на мгновение я замираю, пораженная абсолютным идиотизмом этой затеи.
–У твоей мамы?– наконец удается мне произнести.– С ума сошел? Я же пыталась тебя ударить! А что бы я сделала с ней?.. И как бы она вообще смогла меня остановить?
Его плечи слегка опускаются, и он тяжело вздыхает:
–Я тоже там буду. Это все равно неправильно, но остальным необязательно знать о моем присутствии. Я буду спать на диване, так что ты не сможешь улизнуть, не разбудив меня.
Что-то сжимается у меня в груди при взгляде на те усилия, которые он затрачивает ради меня. Эта приглушенная боль все распространяется, и я ужасно хочу уйти от этого разговора.
–Ты не должен все это делать,– бормочу я.
–Я этого хочу.
Когда я неохотно встречаюсь с ним взглядом, то понимаю, как сильно ему хочется, чтобы я преуспела – не для него, а для самой себя. Боль в моей груди усиливается, и я отвожу взгляд.
–Ладно,– тихо выдыхаю я.
Всего одно слово, которое и близко не выражает всего того, что я чувствую. Никто прежде не прилагал ради меня вообще никаких усилий.
