Сильно.
Но боли не почувствовал…
Так случилось, что с Шаххом мы вместе прошли через несколько миров, плечом к плечу дрались с врагами, вместе пили-ели, ругались и мирились… А пиявка Газира несколько раз спасала мне жизнь, и я уже привык, что она дрыхнет у меня под кожей в руке, иногда приходя на выручку, иногда нет – ну, проспала, бывает…
Но сейчас у меня было ощущение, что я одним махом потерял двух друзей. Дружба в Зонах Розы Миров вообще понятие довольно условное: сегодня вы вместе пробиваетесь через толпу врагов, а завтра твой напарник пытается выстрелить тебе в затылок, чтобы забрать из твоего кармана дешевый артефакт. Но в данном случае у меня никогда не было ощущения, что Шахх или пиявка Газира могут сделать мне какую-то пакость, а это на зараженных землях очень дорогого стоит.
Это выше, чем высокие слова о дружбе.
Это бесценно для сталкера.
И я готов был рискнуть жизнью что ради Шахха, что ради пиявки, живущей в моем теле.
Но сейчас им это было уже не нужно.
Мертвым вообще ничего не нужно от живых…
На мое плечо легла огромная лапа.
–Крепись, сталкер,– прогудел над моей головой голос Шамана.– Тяжело терять тех, кто тебе дорог. Но не все так плохо на самом деле.
–В смысле?– не понял я.
–Когда умирает человек ли, ктулху ли, он видит тоннель и движется по нему, думая, что уходит куда-то. На самом деле это просто продолжение цикла, и видит он не тоннель, а выход в мир, из которого только что ушел.
–То есть ты хочешь сказать… что, умирая, мы не умираем на самом деле, а лишь меняем тело, рождаясь вновь?
Шаман усмехнулся.
–А почему, ты думаешь, младенцы так отчаянно плачут первые месяцы новой жизни? Просто они слишком хорошо помнят старую. Кто-то оплакивает тех, кого больше никогда не увидит, а кто-то ревет от мысли, что ему придется снова идти опостылевшей дорогой под названием «жизнь».
–Интересная теория,– сказал я, вспоминая свой посмертный опыт.– А как же быть с теми, кто был при смерти, видел тоннель, но после вернулся обратно в свое тело?
–Иногда младенцы рождаются мертвыми,– пожал плечами контролер.– Ты, конечно, можешь считать это теорией, но лично мне проще думать, что те, кто был мне дорог, просто поменяли тело, нежели навечно покинули этот мир. В общем, как бы там ни было, пока мы живы, нужно идти дальше.
–Кому нужно?– глухо спросил я, чувствуя во рту привкус крови.
–Розе Миров, вселенные которой задыхаются от нечисти. Зоне твоего мира, с которой ты связан цепями судьбы. Но прежде всего это нужно тебе. Сталкер как акула, живет, пока движется вперед, и умирает, если остановится.
–Иногда мне очень хочется остановиться,– искренне сказал я.
–Не получится,– покачал головой Шаман.– Ты жив, а значит, еще не выполнил своего Предназначения. Люди рождаются или с ним, или без него. Тем, кто без него,– проще. Их грохнет кто-то или они сами себя выпилят – Мирозданию плевать. Но если тот, у кого есть Предназначение, остановится, не выполнив его, то там, за Серым порогом, его ждут очень серьезные последствия. Мироздание умеет страшно мстить тем, кто плюет на его волю. Уж поверь, я знаю.
Хотел я сказать, что мне реально наплевать уже и на Мироздание, и на свое Предназначение, но стало мерзко от самого себя: было похоже, что я просто стою и ною о том, как мне хреново. Это было правдой – у меня реально на душе скребли кошки размером с саблезубого тигра, разрывая ее на части, и она ныла, как зуб, изнутри пораженный гнилью…
Но Шаман был прав. Назвался сталкером – будь им, а не скулящей тварью. А не вывозишь, так сунь себе ствол под подбородок и одним движением пальца освободи землю от безвольного персонажа, омерзительного даже для самого себя.
Мне и правда стало противно от собственной слабости. Шахх и пиявка Газира ушли достойно, в бою, и приняли пусть страшную, но красивую смерть. И плевать им теперь, горюет кто-то по поводу их кончины или нет. От них даже пепла не осталось. «Неистовое пламя» бушевало меньше минуты, дочиста сожрав все в радиусе двух метров, и теперь в фиолетовой траве зияла черная проплешина. Ровная как стол и идеально черная, как глубокий космос.
Впрочем, я заметил, что в этой черноте уже пробиваются вверх фиолетовые кончики. Местная трава неестественного цвета, оказывается, была на редкость живучей и уже прямо на глазах прорастала через выжженное пятно. Удивительная сила. Некоторым людям стоило бы поучиться у этой травы упрямству и стойкости к ударам судьбы. Мне, например.
Я повернулся и подошел к Гебхарду, побелевшие пальцы которого все еще сжимали рукоять «Бритвы». Клинок ножа, отдавший большую часть энергии, тускло светился небесной синевой – так же, как моя старая «Бритва» после хорошего боя.
Я прислушался к себе. Нет, я больше не чувствовал отторжения, исходящего от ножа. Похоже, ему было все равно и абсолютно наплевать, в чьей руке он находится.
–«Бритву» можно продать. Или подарить. Или снять с мертвого тела, убитого не тобой. Бери ее, Снайпер. И поверь, ей не все равно, кто будет ее хозяином.
Я внимательно посмотрел на Медведя, который произнес эти слова. Похоже, контролеры знали и умели намного больше, чем хотели показать. А может, я просто задумался и произнес вслух то, что предпочел бы оставить при себе.
Впрочем, время размышлений прошло, пора было действовать. Я наклонился, с усилием разжал успевшие уже затвердеть пальцы мертвеца и вызволил из них рукоять ножа. Шаман протянул мне ножны, и я поспешил вложить в них клинок небесного цвета. Признаться, мне порядком надоело, что старая «Бритва» то и дело норовит влезть мне в руку – и больно это, и таскать в предплечье лишний вес то еще удовольствие. Потому мне совершенно не хотелось, чтобы новому ножу взбрело в клинок то же самое.
–И куда ты теперь?– поинтересовался Медведь.
–Не знаю,– пожал плечами я.– Портал в мою Зону закрыт, а кроме нее я более-менее хорошо знаю только мир Кремля.
–Знаем такой,– кивнул Медведь.– Кстати, с твоей легкой руки его так теперь и называют во всей Розе Миров. И мы его тоже переименовали – «Мир Кремля» все-таки звучит лучше, чем просто номер. Вон тот портал, с сиреневым отливом. Но учти, эта вселенная считается одной из опаснейших. Может, что-то поспокойнее подберешь?
Я покачал головой.
–Всегда предпочитал знакомые трудности незнакомым сюрпризам.
И направился к порталу…
Но войти в него не успел.
С той стороны сиреневого зеркала обозначился четко очерченный фигуристый женский силуэт, и в следующее мгновение на траву Распутья Миров шагнула девушка со смутно знакомым лицом. У меня вообще память на лица так себе, ибо на людей я в основном смотрю расфокусированным зрением – так проще реагировать, если они вдруг выкинут что-то неожиданное или вдруг сбоку внезапно появится противник, по которому надо будет отработать на опережение. На девушках я, признаться, обычно взгляд все-таки фокусирую, особенно на красивых, но привычка часто берет свое, границы зрения вновь расплываются, и оттого лица остаются в моей памяти очень обобщенно.
