Нет никаких сомнений в том, что убийство адмирала было санкционировано Анной д'Эсте, и, следует признать, что есть что-то пугающее в спокойствии вышеупомянутого послания, в лёгкости, с которой герцогиня переходит от кровавых политических событий к личным делам.
Эдикт, о котором она благосклонно отзывается, был следствием противоречивой политики двора, который после Варфоломеевской резни был крайне озадачен тем, как объяснить или оправдать свои варварские действия в глазах христианской Европы. В нём события Варфоломеевской ночи трактовались как инцидент личной вражды между домами Шатийонов и Гизов. Однако никто не верил этому объяснению, и тогда Карл Х решил издать новую декларацию, где говорилось: гугеноты измышляли напасть на короля, но их планы были раскрыты и предупреждены. О чём также написала матери Анна д’Эсте:
—Мне жаль говорить Вам одну вещь, которая вас опечалит… но король издаст указ, потому что он хочет, чтобы все в его королевстве ходили на мессу.
И как не увидеть руку карательного Провидения в трагической смерти герцога Генриха де Гиза, и его брата-кардинала, убитых в замке Блуа в 1588 году по приказу Генриха III, последнего короля из династии Валуа? Случилось так, что Анна д'Эсте, когда её привезли пленницей в Блуа после убийства её сыновей, увидела в нише ворот конную статую своего деда, Людовика ХII, и в трогательных выражениях обратилась к памяти Рене:
—О, мама! когда Ваш отец строил эти стены, Вы не ожидали, что мои дети будут изрублены там на куски!
Именно она подстрекала Жака Клемана к убийству Генриха III в 1589 году. Поэтому неудивительно, что в последние годы жизни Анна, пережившая двух мужей и трёх сыновей, страдала расстройством психики.
Письмо Рене к герцогине Немурской, написанное в Монтаржи 12 марта 1573 года интересно тем, что там есть упоминание о второй её дочери Лукреции, герцогине Урбинской:
—Дочь моя, получив Ваше письмо… я собиралась немедленно отправить Вам ответ, но М. Франко Нолло (доверенное лицо Лукреции д'Эсте) вернулся ко мне, чтобы получить инструкции относительно книг моей дочери, принцессы Урбино, о которых Вы часто говорили мне… Я показала… Нолло упомянутый протокол, составленный в Париже, после того, как он пообещал мне не говорить об этом никому, кроме моей упомянутой дочери, и когда он увидел этот протокол, он был уверен, что ни моя упомянутая дочь, ни кто-либо… не будут удовлетворены им; что в силу своей доверенности и документов, которые у него были, он не может его принять. Я передала ему другой для передачи моей упомянутой дочери д'Урбино, чтобы она могла ознакомить меня со своим мнением об этом. Я посылаю Вам дубликат упомянутых протоколов и статей, которые Вы можете просмотреть и обдумать, чтобы посоветовать мне, что, по-вашему, будет к лучшему; и не потребуется ли согласие моего сына, Вашего брата, учитывая уступки, на которые вы оба пошли…
На тридцать пятом году жизни Лукреция д'Эсте, наконец, согласилась выйти замуж за наследника герцога Урбино, которому было немногим за двадцать. Франческо Мария делла Ровере воспитывался при испанском дворе, где обручился с Марией д’Осуна, красивой и благородной девушкой, но со слишком скудным приданым. Поэтому его отец, Гвидобальдо II, остро нуждаясь в деньгах, решил найти ему более богатую невесту. Его выбор пал на среднюю сестру герцога Феррары, так как в руке младшей Франческо ещё раньше отказали. Сначала тот воспротивился и заявил отцу:
—Из двух принцесс дома Эсте я предпочитаю, во всяком случае, наименее старую!
Но потом, под давлением Гвидобальдо, нехотя согласился. Брак Лукреции «по доверенности» (жених приехал из Испании спустя десять дней) состоялся в Ферраре 18 января 1570 года.
—Бракосочетание,— говорит шотландец Джеймс Деннистоун в своих мемуарах «Герцоги Урбино»,— было отпраздновано с большой пышностью, с рыцарскими играми и другими празднествами.
Урбинский посол, в свой черёд, сообщал своему господину о радости и удовлетворении супругов. Но это было верно разве что по отношению к Лукреции. Спустя восемнадцать дней Франческо делла Ровера под предлогом неотложных дел покинул Феррару, не взяв с собой жену. Правда заключалась в том, что принц был разочарован её приданым. По завещанию Эрколе II каждая из его дочерей должна была получить, в случае замужества, 150 000 дукатов. Но когда Лукреция, как и её старшая сестра, по обычаю отказалась от всяких прав на отцовское и материнское имущество, Альфонсо II уменьшил эту сумму чуть ли не втрое, дав за сестрой всего 20 000 скудо (более 60 000 дукатов). Отсюда возмущение со стороны Франческо, недовольство со стороны Гвидобальдо, смятение и горе со стороны Лукреции.
—…она очень плохо себя чувствует,— сообщал её секретарь герцогу Урбино,— и считает, что Его Высочество питает к ней не слишком большую любовь, раз так мало заботится о ней… сразу же после женитьбы оставив её, не приведя к себе домой…
В ответ Гвидобальдо прислал Альфонсо II письмо с претензиями насчёт приданого невестки. Как известно, вскоре в Ферраре началось землетрясение, но Франческо по-прежнему не спешил забирать жену. В конце концов, брат Лукреции прибавил к её приданому ещё 3 000 золотых дукатов. Позже мать тоже пообещала выделить ей в единоличное пользование 50 000 турских ливров, которые, однако, не подлежали выплате до смерти Рене. Вероятно, под «книгами» в вышеприведённом письме подразумеваются эти деньги.
Наконец, Лукреция 2 января 1571 года выехала из Феррары в сопровождении сестры Элеоноры. Из родственников в её свите также был её дядя Альфонсо, маркграф Монтеккьо, который в первом браке был женат на Джулии делла Ровера, тётке Франческо. В миле от Пезаро её встретил герцог Урбино с сыном, хотя некоторые историки утверждают, что Франческо там не было. Зато в Пезаро Лукрецию ждал пышный приём, которым урбинцы, вероятно, хотели сгладить холодность её мужа.
—Приезд принцессы был большим утешением для всех,— лицемерно написал Франческо своему шурину, герцогу Феррары.
После чего тут же напомнил о прибавке к приданому жены:
—Ещё сеньор Альфонсо (маркграф Монтеккьо) пообещал мне большой куш от имени Вашего Высочества…
К сожалению, между женихом и невестой была большая разница в возрасте: Лукреция была на тринадцать лет и два месяца старше своего мужа. Привыкшая к всеобщему восхищению и лести при дворе брата, она вскоре поняла, что Франческо не питает к ней иных чувств, кроме отвращения. В отличие от сына, Гвидобальдо II, несмотря на недоплаченное приданое, относился к невестке с большей добротой. Впрочем, он был непостоянен в своих чувствах, о чём Лукреция иронически написала брату:
—Герцог, мой свёкор, преследует меня своей обычной любвеобильностью, оставляя за собой право отбросить добродушие, когда ему будет предоставлена эта возможность…
Тем не менее, Гвидобальдл не препятствовал её увлечениям поэзией, музыкой и театральными представлениями. Кроме того, по примеру матери, она всегда широко занималась благотворительностью.
Что же касается Франческо, то под предлогом войны с турками он редко бывал в Пезаро. Через год после прибытия туда Лукреция тяжело заболела и до конца жизни испытывала боли в груди. Лишь только поездки в Феррару служили бальзамом для её страданий. Именно при дворе брата она узнала о болезни своего свёкра и поспешила вернуться в Пезаро. Перед смертью Гвидобальдо назначил невестке пенсию 2 000 скудо в год, которые её муж ни разу ей не выплатил. Когда после кончины отца 28 сентября 1574 года наследный принц под именем Франческо Марии II стал новым герцогом Урбино, он вообще перестал стесняться и мог спокойно заявить жене:
