—Вы знаете…— сердце болью, сжимает и грозится выпрыгнуть из груди, когда я начинаю разговор, наблюдая со стороны за маленькой Женечкой, которая прыгает на батуте.
—Майя, я все понимаю.
—Выслушайте, пожалуйста, меня,— отец Златы, который стал мне еще одним родным человеком, видит всю мою боль, с которой я говорю, и замолкает,— вы любите Женю больше жизни, Злату еще больше. Но я не понимаю вас, совсем. Простите, но я буду честна.
—Дочка…
—Но вы не можете простить Злате ее ошибку. Каждый из нас вправе на ошибку. Если бы мы знали, где нам сделают больно, мы бы не шли туда, правда? Мы бы не делали всего, что причинит нам и нашим близким боль, если бы знали, что это ошибка. Злата тоже человек, она тоже имеет право на ошибку. Влюбилась без памяти и ничего и никого не видела, кроме своей любви. Она слепо доверяла ему и верила, пока не забеременела.
—Это щенок сидит, по заслугам! Каждый несет ответственность за свои поступки!
—Да, только Злата тут не при чем! Понимаете? Вы лишаете себя и ее возможности вместе растить Женю. Любить и заботиться, вместе.
—Она не послушалась меня…
—И подарила вам внучку,— он согласно кивает,— у меня тоже был бы ребенок. Чуток старше Жени.
—Что?— он выпучивает свои глаза и с сожалением смотрит на меня,— Как? Где он сейчас?
—Нет, его!— истерический смех срывается с губ, потом слезы, предательски скатываются с глаз. Петр Михайлович бледнеет, ослабляет галстук,— моя мама не приняла его в свое время, заставила избавится от него.
—Что?— его лоб покрывается потом, он залпом глотает оставшийся кофе.
—Нет, не заставила. Это неправильное слово в моем случае,— я вытираю слезы заледеневшими руками,— я не знала, что она собирается делать, пока не начались вызванные препаратами схватки.
—Где я был тогда? Где??— Петр Михайловичу становится плохо, я прошу принести воды, он выпивает залпом, выдыхает,— дочка! Ты меня убила!
—Я так радовалась тогда, что у вас даже мыслей не было просить Злату сделать аборт.
—Я не знал. Но как? Как я мог не видеть, не замечать твоей беременности?
—Я так боялась тогда,— я с трудом сглатываю, слезы продолжают литься, хорошо что Женечка играется, лишь временами машет нам ручкой,— я боялась, что вы узнаете и отстранитесь от меня,— смеюсь, сквозь слезы,— что подумаете, что я гулящая девушка, что не имею права дружить со Златой, что научу ее плохому.
—Майя, да я тебя люблю, как родную. Ты моя дочка и есть! Как ты могла так подумать?— я пожимаю плечами.
—Я вас тогда еще не знала, ну так, как сейчас.
—Твои родители, твоя мать…
—Я о них не знаю ничего. Так же как и они обо мне. Ничего не знавши, мать убила моего ребенка.
—Ты отказалась от них? Ты сменила имя тогда… из-за этого?
—Я буду благодарна вам всю жизнь, за то, что тогда, вы не задавали вопросов, а просто помогли. Сколько буду жить, столько буду помнить и благодарить вас.
—Как я мог всего этого не замечать? Вот осел! Я бы не дал свершится…
—Теперь я знаю, уверена, что зная вы тогда, не допустили бы этого.
—Что я могу сейчас сделать для тебя? Хочешь, я удочерю? Ты и так моя дочка, роднее некуда, давай официально.
—У вас есть дочь Злата. Я знаю в душе, вы давно ее простили, только не признаетесь.
—Я..
—И Женя очень вас любит. Мы уезжаем в деревню.
—А как же я?
—А вы приезжайте, если хотите. Думаю вас не прогонят.
Мы очень долго еще сидим с Петром Михайловичем, я долго убеждаю его, что удочерять меня не нужно. Потом еще долго он расспрашивает о том времени моей жизни, который я пытаюсь забыть, вычеркнуть и шагать вперед, жить дальше. Не вспоминать. Пока не получается.
Злата разрывает телефон звонками. Просит вернутся.
Петр Михайлович отвозит нас домой, общая все обдумать и решиться наконец помириться с дочерью.
Я прихожу в ужас, когда вижу три чемодана собранных вещей Златой.
—У нас поменялись планы? Мы едем на месяц?
—Нет же, как договаривались. Тебе же нужно третьего пройти собеседование,— отвечает не возмутимая Злата.
—Ты взяла моих пупсиков?— спрашивает Женя.
—Конечно, как мы можем без них куда-то ехать, они же умрут от голода,— Злата смеется и щиплет за щеку Женю.
—И что там, в этих трех чемоданах? Ты мои вещи тоже собрала?
—Нет, но я помогу.
—Я тоже помогу,— Женя закатывает рукава свитера, будто собралась месить тесто.
—Нас отвезет Демид,— говорит раскрасневшаяся Злата.
—Что??— я безумно радуюсь за подругу.
—Ура!!! Он купит мне мороженное!
—Боже! Кому что?
—Мамулечка, ты не злись. Дядя добрый.
—Ага,— смущается Злата.
—А бабушка? Она же поедет с нами?
—Конечно! Нужно торопится, он подъедет с минуты на минуту!
—Девочки,— бабушка заходит без стука, мы ее долго не могли уговорить не стучать. Ну что у нас может быть дома? Только мы, и стучать или звонить и ждать когда мы откроем, нет смысла. Слава Богу, она научилась и теперь не стучится,— а мои банки поместятся в машине вашего парня?
—Златиного,— указываю на все еще красную и смущенную Злату.
—У моего знакомого большая машина и большой багажник, все поместится.
—Да, соглашусь, если ты сократишь количество чемоданов.
—Там все необходимое!
—Так девочки, я свои банки все заберу.
—Бабушка, обычно люди с деревни забирают закрутки, а вы наоборот.
—Так это все с деревни, ну мои фрукты и овощи, которые я заркуртила. Я их покупала на базаре!
Мы смеемся, настроение чуть поднимается, когда я вижу смс на своем телефоне от Петра Михайловича:
Скинешь мне геолокацию, как только доберетесь до деревни.
—Он уже ждет внизу!— кричит Злата, открывая смс на своем телефоне,— давай быстро собираться.
Всю дорогу до деревни мы разговариваем легко и непринужденно. Все пятеро, включая и Женю. Демид ведет себя так, словно мы знакомы с ним сто лет. Злата расслабляется и охотно отвечает на его шутки. Бабушка вообще открыто нахваливает парня, словно это ее внук.
Два часа до деревни проходит как двадцать минут. Демид с грустью выгружает наши вещи, помогает занести в дом.
Деревня очень красивая, такое ощущение, что мы попали в сказку.
Домики маленькие, с дымящимися дымоходами стоят в ряд, осыпанные снегом. Где-то вдалеке слышен лай собак. Запах дыма и морозной свежести на минуту напоминает мне мою деревню.
