—Зачем вы так? Она ваша дочь, вы же не знаете всего!— задыхаясь, в слезах, говорит Злата.
—Отойди и не вмешивайся! Мы сами разберемся!— но Злата стоит, как стена и мне становится страшно уже за нее. Вдруг мама ее толкнет или чего хуже ударит, поэтому я поднимаюсь с места, отодвигаю Злату в сторону.
—Я никогда не скажу, кто отец моего ребенка!
—Конечно, не скажешь! Потом что не знаешь его! Нагуляла!— утверждает мама и лезет в карман за телефоном.
—Не звони папе!— я опускаюсь на колени,— мама, пожалуйста, только не говори папе ничего!— она плюет на меня и отворачивается.
Моя Злата хватает меня за плечи, стараясь поднять. Но я сижу и громко реву, смотрю в след матери, которая набирает чей-то номер. Злата опускается рядом.
—Асият, пожалуйста, вставай.
—Не м-могу,— я задыхаюсь, дышать нечем, мне страшно за ребенка. За своего ребенка. Я дрожу и не знаю, чего ожидать от родной матери, которая прежде никогда не позволяла поднять руку на меня или на брата. Никогда в жизни, а тут…
—Подумай о ребенке…
—Зуля?— я, словно сквозь туман, слышу голос матери,— здравствуй, дорогая! Как твои дела? Я рада, что у тебя всё хорошо! Ты еще работаешь в клинике? Мы ночью будем у вас, подробности напишу, не могу говорить!— на этих словах она поворачивается к нам, окидывает омерзительным взглядом нас обеих. Завершает звонок, прячет телефон в карман куртки, она до сих пор не раздевалась.
—Собирайся, мы уезжаем!
—Куда? Я не поеду никуда!
—Куда вы ее забираете?
—А ты,— она тычет пальцем в грудь Злату, будто та виновата в моем положении,— не лезь, никогда! Поняла?— потом она переключается на меня, хватает за руку и одним движением поднимает с колен,— собери только необходимые вещи, ночнушку, пару комплектов белья и пару платьев. Достаточно!— в приказном тоне, я не узнаю свою мать, ее будто подменили. Глаза свирепые горят и стреляют молнией. Я трясущимися руками собираю вещи. Злата помогает и все время шепчет на ухо:
—У меня очень плохое предчувствие.
—Какое?— я хоть и слушаю ее, но не слышу.
—Что-то плохое случится, Асият,— она меня одергивает,— ты меня слышишь?
—Слышу. Что еще хуже может произойти?— я смотрю на мать, которая сидит в зимней куртке, за нашим столом, и опять кому-то звонит.
—Очень плохое! Асият, может я вызову полицию?
—Ты что? На родную мать вызывать полицию? Что она обо мне подумает?
Тем временем мама говорит папе, что обнаружила меня с высокой температурой, не может оставить, вернется через пару дней. Я начинаю сильно дрожать. Мне холодно и мерзко.
Дрожь не покидает мое тело всю дорогу в неизвестность. Мама ни разу не посмотрела в мою сторону за эти несколько часов, которые мы провели в дороге.
Моя Злата, моя нежная и любимая девочка. Как она там? Перед глазами до сих пор стоит картина, как она стоит у окна, отодвинув шторы, смотрит, как мы садимся в такси.
***
Резкий запах хлорки забивается в ноздри, как только мы оказываемся в холле клиники, название которой я успела прочитать у входа — “Дерево жизни”.
Мне тут же становится дурно, но я ничего не могу сделать. Мама тянет меня за собой, крепко держа за руку.
—Зачем мы сюда приехали?
—А как ты думаешь?
—Со мной все в порядке и с… ребенком тоже,— за окном уже давно стемнело и я даже представления не имею, зачем мы здесь в такое время,— у меня плохое предчувствие.
—Брось Асият, хуже уже не будет,— при этих словах она свирепо смотрит на мой живот,— сядь здесь, посиди,— она указывает на диван, который стоит посреди холла. На ресепшене никого нет, ясное дело, ночь. Все спят и персонал, и пациенты, которые лежат здесь.
—Мама,— я стою, сидеть нет желания,— зачем мы здесь?— глаза невольно наполняются слезами, я моргаю, чтобы они не покатились, сдерживаюсь, как могу. Неизвестность убивает, молчание мамы еще хуже.
—Ты же не думаешь, что я допущу, чтобы ты нас опозорила?
—В каком смысле? Что мы тут делаем?
—Не переживай,— она выдавливает из себя улыбку, при этом скрипит зубами и крепко прижимает мою руку, заставляя сесть на чертов диван. От волнения у меня начинает ныть внизу живота, как при месячных, но я не смею и слова сказать маме. Мне и стыдно и боязно говорить ей что-то о ребенке,— тебя осмотрят и поставят на учет. Родишь здесь, в этой клинике, чтобы никто ни сном ни духом знать не знал о твоем позоре.
—А ребенок?
—Что ребенок?
—Я не оставлю своего малыша,— она смеется, и собирается уходить, я ловлю за руку,— почему ты смеешься?
—Я знаю, что нужно плакать, но пока держусь! А малыша своего — ты сначала роди! Потом поговорим!
—Я и рожу!
—Жди здесь,— приказывает,— я сейчас, найду Зулю!
—Какую Зулю?— я начинаю стучать зубами, не от холода, от страха. Не знаю почему вдруг мне становится страшно, атмосфера гнетущая, совсем не комфортная.
—Помнишь ее?— мотаю головой, руки сжимаю в кулаки, ставлю по обе стороны от себя, и облокачиваюсь на спинку дивана,— Конечно, откуда тебе ее помнить. Она моя одноклассница, работает здесь акушеркой,— внезапно она ловит мою руку и тянет на себя, чтобы я села прямо, смотрит сверху вниз,— не вздумай меня опозорить перед ней! Слышала?
—Да,— еле проговариваю, совсем не узнаю свою маму, от этого мне еще сильней обидно, неужели я ее совсем не знала, она же меня любила? Вроде бы, во всяком случае мне так казалось. По крайней мере, проявляла любовь и заботу.
—Ни слова не говоришь, пока я не разрешу! Поняла?— я послушно киваю, и ужасаюсь, когда появляются две женщины. Встаю тут же на ноги.
Мама поворачивается к ним и включает свою фирменную улыбку.
—Здравствуйте, я как раз искала вас.
—Здравствуй, дорогая,— отвечает одна из них и крепко обнимает маму,— Это Мадина Руслановна — врач, гинеколог-акушер-эндокринолог высшей категории.
—Приятно познакомится,— отвечаем мы с мамой, вежливо здороваемся.
—Ну красавица? Все хорошо? Не боишься?— спрашивает Мадина Руслановна.
—Все хорошо. Немного боюсь, конечно,— отвечаю на автомате, не понимаю чего я должна боятся?
—Ноги же раздвигать не боялась,— говорит другая, судя по всему Зуля, неприятно оглядывая с ног до головы меня,— чего тут боятся, да дочка?
—Так, все-все!— говорит врач, тем самым закрывая рот Зули, мама краснеет и стыдливо опускает глаза, я же задыхаюсь от обидных слов незнакомого мне человека, но ответить не могу, у нас не принято перечить старшим,— пошли. У нас тяжелая впереди ночь,— и они с этой Зулей направляются к процедурному кабинету, мы следом. Мама грубо схватила меня под руку и тащит за собой.
