— Проходите, — кивнула женщина, и мы отправились в
кухню. Она извлекла пачку соли, содержимое было монолитным, напоминало булыжник
и высыпаться не хотело. Мы по очереди стучали пачкой по столу, бумага лопнула,
но булыжнику ощутимого вреда не принесли. Тогда вооружились молотком, рваную
пачку завернули в полотенце и крушили на полу, крушила я, а Мария Николаевна
сидела на табуретке и на чем свет кляла пищевую промышленность. Больше всего
досталось колбасе и почему-то подсолнечному маслу. В конце концов солью я
разжилась, но на это потребовалось время, потому мы с хозяйкой успели
познакомиться и проникнуться друг к другу искренней симпатией.
Закончив поединок с солью, прибрались и сели пить чай, потом
я вспомнила, что собираясь выйти на минутку, не заперла дверь, и мы отправились
пить чай в Мишину квартиру.
— Вы перебрались насовсем? — осторожно
поинтересовалась Мария Николаевна, когда мы обсудили вопросы внутренней и
внешней политики.
— Нет. — Я неожиданно для себя покраснела и
зачем-то сказала: — Мы с Мишей друзья, а у меня в квартире ремонт, жить там
совершенно невозможно (ремонт длится годами, жить там, по мнению моих друзей, и
вправду нельзя, а я живу и радуюсь).
— Миша — хороший человек, — кивнула Мария
Николаевна. — Серьезный, самостоятельный. Шесть лет живет, ничего плохого
про него не скажу. Ни пьянства, ни компаний каких, или там женщин… Повезло с
соседом. Вежливый такой, внимательный, всегда разговор поддержит… У Павловых с
мальчишкой неприятность вышла, так он помог. Надя, мать то есть, отблагодарить
хотела, а Миша обиделся, что, говорит, за глупости. Хороший человек.
— Да, — согласилась я. — Жаль, что работа
отнимает у него много времени, такой симпатичный мужчина и до сих пор не женат.
— Жила тут одна, — обрадовалась Мария Николаевна и
придвинулась поближе ко мне. — Полгода, может, больше. Крашеная да
расфуфыренная, я сразу сказала — она ему не пара. Он мужчина положительный, а
она как есть — вертихвостка. Он на работе, а у нее музыка орет, целый день
подруги да друзья табунами ходят, потом пустые бутылки на помойку ведрами
таскают. Мише надоело все это, он ее и выгнал. В два часа ночи. Вызвал такси и
отправил. До этого ругались целый вечер, вертихвостка громко кричала, а Миша
спокойно ей так: «Все, мол, милая, пожила, пора и честь знать». Приходила
потом, не один раз, все плакала. Дура, такого мужика проворонила… И вот уж
четыре месяца никого. Правда, недели две назад приводил одну, поздно уже
приехали, а утром я видела, как девица уходила… дело-то молодое… Повезло с
соседом, — заключила Мария Николаевна и с любопытством уставилась на меня.
Нравственный облик Миши порождал в душе чувство, близкое к
благоговению. Хотя выставить за дверь женщину ночью, даже вызвав ей такси,
по-моему, не очень благородный поступок. Я отогнала эту мысль прочь, не стоит
портить романтический образ, который успел утвердиться в моем воображении.
— А вы читали про Мишу в газете? — всполошилась
Мария Николаевна.
— Читала, — улыбнулась я.
— Про него уже второй раз пишут. С фотографией. Я
Сережке-то, Мишиному брату, вы его знаете? — Я кивнула, а Мария Николаевна
продолжила: — Так вот, я ему всегда говорю: бери пример с брата, брат-то у тебя
какой, а ты лоботряс лоботрясом. Сережка у меня учился, я ведь в школе
работала, год как на пенсии. Сережка-то, можно сказать, на моих глазах рос, и
честно говоря, парень он непутевый. Когда Миша сюда переехал и я узнала, что
они родные братья, очень удивилась. Сколько Миша с ним бился, все без толку.
— Они дружили? — проявила я интерес.
— Какое там, ругались все время, Сережка-то часто
заезжал, а как приедет, так и пошли ругаться, хоть святых выноси. Наде за
стеной все слышно, дом панельный, вот она и рассказывала.
— А последний раз Сережа когда был? — почему-то
спросила я.
— Во вторник, точно, во вторник. Я с дачи приехала.
Опять ругались. Сережка из квартиры выскочил как ошпаренный и так дверью
хлопнул… Потом вернулся, где-то через час, и все тихо было, видно, помирились.
И ночевал здесь, потому что машина его под окнами стояла, уехал он рано, около
четырех утра. Машину завел, я и проснулась…
Болтовня соседки меня насторожила, по Мишиным рассказам
выходило, что братья виделись редко, и о том, что Сережа накануне гибели был у
него, Миша мне сказать не пожелал. Хотя, может быть, просто не придал этому
факту значения.
Мы еще немного посидели, чай остыл, разговор я поддерживала
вяло, и Мария Николаевна с легким вздохом меня покинула. А я стала готовить
обед и ломать голову.
Обедать пришлось поздно, потому что Миша вернулся уже
вечером. Выглядел он усталым и даже недовольным, я поостереглась лезть с
расспросами, только спросила:
— Есть что-нибудь новое?
Он покачал головой и сел за стол, ел без аппетита и моих
стараний скрасить его холостяцкую жизнь, кажется, вовсе не заметил.
Около девяти ему позвонили, разговаривал он минут пять,
потом заглянул в комнату, где я сидела в кресле, стараясь сосредоточиться на
страданиях госпожи Бовари, и сообщил, что должен срочно уехать, сказать куда не
пожелал, но просил его не ждать и располагаться на диване. Расследование стало
казаться мне делом нудным и даже утомительным, и в ум не шло, какого черта я
делаю в чужой квартире, но сейчас чужая, пожалуй, была предпочтительнее своей,
и я стала устраиваться на ночь.
Миша вернулся около двенадцати, тихо прошел в ванную, затем
появился в комнате и, не включая свет, устроился на раскладушке, заботливо мною
подготовленной. Лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Я
приподнялась и позвала:
— Миша…
— Не спишь? — откликнулся он.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. — Он вздохнул, а я прониклась к
нему сочувствием. Подумала с ужасом, что труп Сережи убийцы где-то спрятали, и
парень до сих пор не похоронен по-человечески, каково его матери, да и Мише
тоже.
— Ты думаешь о брате? — спросила я.
— Да, — ответил он нехотя. — Думаю. Как такое
могло случиться? Мать места себе не находит…
— Ты ей сказал?
— Нет. Не могу… Может быть, позднее… пусть свыкнется с
мыслью, что… — Он судорожно вздохнул, а я села в постели, не зная, что сказать.
Нужные слова не приходили на ум.
— Ты не должен себя винить, — осторожно заметила
я, думая при этом, что иногда все-таки лучше помолчать и оставить человека в
покое. Я опустилась на подушку и неожиданно для себя спросила: — Вы давно
виделись?
— Давно. Проклятая работа…
