— Все вроде бы складно, — придав себе задумчивый
вид, кивнула я. — Только я хорошо знаю Альку: не тот она человек, чтобы
бежать сломя голову на край света, даже и с алмазами в машине. Да и зачем они
ей, скажи на милость? В деньгах она не нуждалась, тратила, сколько хотела. В
алмазах я, конечно, не разбираюсь, но, по-моему, с ними полно хлопот, прежде
чем они превратятся в деньги. Нет, насчет Альки ты заблуждаешься.
— Могла возникнуть ситуация, когда ей просто нельзя
было оставаться в городе, — предположил он.
— Она нашла бы способ связаться со мной. У меня ее
сотовый, чего ж проще, позвонить и сказать: не суетитесь, ребята, я жива, но
домой не спешу. Хотя бежать куда-либо вообще не в ее натуре. Любую проблему она
стала бы решать здесь.
— Ты считаешь, что ее нет в живых? — жестко
спросил Миша, а я поежилась, хоть и высказал он мысль, с которой я
подсознательно уже смирилась.
— Боюсь, что по-другому просто не получается, —
уклончиво ответила я. — Записка могла быть написана в среду, ты видишь,
что у меня здесь творится. Когда я ее обнаружила, она валялась под столом,
вопрос: как долго? Однако, кто-то машину со стоянки забрал. Кто? Кто-то, тоже
знавший об алмазах?
— Что ж, о них знал весь город? — разозлился Миша.
— У Сережи могли быть еще сообщники…
— Да, сплошная путаница, и концы с концами не сходятся.
Это убеждает меня в том, что в деле есть некто третий, не хозяева алмазов и не
их похитители… Стоп, а если Сережа перед смертью сказал, где они?
— Да ничего он не успел сказать. Все длилось минуту, не
больше. Эти типы просто выволокли его из машины и застрелили… Извини, —
опомнилась я.
Миша долго молчал.
— По крайней мере еще у одного человека был повод
забрать «Ауди» со стоянки.
— У кого? — заинтересовалась я.
— У предполагаемого убийцы твоей подруги. Расчет прост:
запутать следствие. Записка, взятая со стоянки машина, получается, что в
четверг твоя подруга была еще жива.
— А на самом деле?
— Когда ее видели в последний раз?
— В среду, в восемь утра, она собиралась ехать на
фабрику, на самом деле она туда не собиралась, но именно это сказала мужу. Они
вместе позавтракали, и она уехала, а он к девяти отправился на работу.
— А на чем она собиралась ехать на дачу? На твоей
машине?
— Нет, конечно. Она же ехала с Самохиным.
— Но он утверждает, что их встреча не состоялась, а
соседи видели на даче открытые окна. На чем-то она туда добралась?
— На такси, я думаю. Как же еще?
— Ты звонила ей на дачу, но она не отвечала, так?
— Так, — кивнула я.
— Во сколько позвонила первый раз?
— После обеда.
— Значит, что бы ни произошло на даче, это произошло до
обеда. Надо всерьез браться за Самохина.
Миша решительно тряхнул головой, а я чуть было не сунулась с
вопросом: что мы ищем, убийц Сережи или алмазы? Однако задать его
поостереглась. Меня лично интересовала Алька, так что Мишино рвение стоило
поддержать.
Если алмазы и интересовали его, то о брате он точно не
забыл, в этом я смогла вскоре убедиться.
— Вот что, — сказал Миша. — Едем ко мне на
работу, посмотришь кое-какие фотографии, может, среди них есть тот, кто
разговаривал с тобой ночью. Пора нам знать, с кем имеем дело. — И мы
поехали к нему на работу.
По дороге он неожиданно спросил меня о родителях. Я
насторожилась, но отвечала вполне спокойно и даже обстоятельно.
— Родители развелись уже давно, папа живет в
Красноярске, мама вышла на пенсию и сейчас на даче. Есть еще старшая сестра,
замужем, — в этом месте я вроде бы струхнула, но решила не врать и
продолжила с полной откровенностью, — муж у нее еврей, когда они с Леной
познакомились, учились в институте, а его семья к тому времени уже уехала в
Израиль. Год после окончания института они жили здесь, а потом тоже уехали.
— Давно? — равнодушно спросил Миша.
— Семь лет. — Было ясно, мои родственники его не
заинтересовали. Я мысленно вздохнула с облегчением, а потом почему-то
обиделась.
Миша устроил меня в кабинете, выглядевшем чрезвычайно уныло.
Над столом висела репродукция картины «Ленин в Горках», выцветшая, покрытая
толстым слоем пыли, я с недоумением на нее уставилась. Миша, заприметив мой
взгляд, сказал виновато:
— Она мне по наследству досталась, от предшественника.
Все никак не соберусь выбросить.
Я с пониманием кивнула, продолжая осторожно оглядываться.
Впрочем, особенно рассматривать было нечего: стол, два стула, кресло-развалюха
у окна, шкаф у стены, металлическая вешалка, желтые шторы на окнах, по-моему,
грязные. Кабинет нагонял тоску успешней, чем визит к зубному врачу. Я
попробовала представить себя в таком кабинете, сидящей по шесть-семь часов в
день, и поежилась. Конечно, мои «сугробы» в квартире выглядят чудовищно, но вид
унылых неприютных кабинетов повергает меня в ужас. Именно поэтому я не могла до
сих пор подыскать себе работу по душе. Придешь, глянешь — и возвращаться в
такое место уже не хочется ни за какие коврижки.
— Ты давно здесь работаешь? — спросила я, пока
Миша рылся в столе.
— Пять лет, — приподняв голову, ответил он.
Я мысленно охнула, но тут же решила, что мужчины менее
восприимчивы к окружающей среде и такие вещи, как интерьер, их попросту не
волнуют.
Наконец он извлек фотографии и протянул их мне. С третьей на
меня насмешливо взирал ночной тип. Я почему-то испугалась, руки задрожали, а я
жалобно пробормотала:
— Вот этот.
Миша взял фотографию, тяжело вздохнул и заметил:
— Так я и думал…
— Что? — насторожилась я. — То есть кто это?
— Мальчик… Очень неприятный тип и очень опасный.
Второго ты не видела?
— Нет. Он сидел за моей спиной, а оборачиваться мне не
велели.
— Скорее всего второй не бандит, то есть бандит,
конечно, по сути своей, но заботится о респектабельности. Поэтому и не
показывался.
— А этот Мальчик, чем он занимается? — спросила я,
решив, что о враге следует что-то знать. — И почему прозвище такое
странное, он же взрослый человек?
