—Госпожа?— Магда отступила на шаг, испуганно моргая. Она уже пожалела, что не сдержала внезапный порыв. Растерянно оглядела покои в поисках убежища, и пораженная, замерла. Витраж на окне пропал — всю раму снаружи обвили плющ и дикий виноград. Служанка готова была поклясться — еще поутру из покоев открывался вид на окрестные поля, а сейчас только листья стучали по цветному стеклу, точно прося впустить их.
—Выпей со мной,— настаивала баронесса, протягивая кубок и прожигая соперницу колдовскими самоцветами глаз.
Пятясь, скандалистка уперлась в дверь. Заперто. Магда навалилась спиной — безрезультатно. Повилика улыбнулась — холодно, жестко — точь-в-точь, как Ярек, когда ссылал неугодных на рудники.
—Пей!— громкий голос не терпел возражения, подминал волю, принуждал подчиниться, и рука сама собой приняла чашу из тонких цепких пальцев хозяйки. Еще больше потемнело в комнате. Только глаза Повилики горели, да от кожи ее, Магда готова была поклясться, исходило сияние подобное лунному свету. Девушка хотела зажмуриться, но веки точно вросли в глазницы. Попыталась пролить кубок на ковер, но тело одеревенело.
—До дна!— тихий приказ прошиб до панического озноба, нестерпимой болью взорвался в сознании, властно сжал сердце. Служанка подчинилась — припала к краю и выпила, превозмогая тошноту.
—И впредь не путай ночной горшок с господской посудой. Думала, я твоих испражнений за винным духом не разберу?! Или хотела дорогого Ярека этим дивным вкусом поподчивать?
Магда не слышала. Ее рвало, выворачивало, скрючивало пополам и бросало под ноги госпоже. Повилика брезгливо отошла к окну. Солнечный свет вновь озарил комнату, а взгляд баронессы смягчился.
Тем же вечером рыжую вновь определили на кухню, а из деревни в услужение прибыла старая Шимона. Госпоже надоели игры — пришла пора продолжать род.
*
—Почему ты бросил музыку?— Бас ведет яхту вдоль берега, надеясь до темноты успеть к ближайшей французской марине.
—А ты?— отвечаю вопросом на вопрос, выстукивая вчерашнюю мелодию ногтем по натянутому лееру.
—А я не бросил,— Керн широко белозубо улыбается:
—Врач, играющий на саксофоне, это весьма сексуально. Регулярно слышу подобное.
—Ты и без него знаешь на какие кнопки жать,— вспоминаю вчерашнюю официантку и вновь дивлюсь, как легко она согласилась пойти с нами.
—Эта магия, мой одомашненный друг, доступна всем, находящимся в поиске и бегущим от обязательств. У вас, семейных, прокачиваются навыки иного рода,— Бас знает на что давить. Упоминание семьи сразу переключает мысли на Лику и Полину. Не могу не думать о них. Перебираю в голове режим дня, отмечаю — вот сейчас дочь возвращается с занятий по живописи, а жена в это время обычно берет перерыв в мастерской, и они болтают на кухне — обсуждают вышивки подушек или свежие эскизы. Сердце отзывается болью, а в висках шумит. Приходится отвернуться от Керна и спустить со лба солнцезащитные очки — глаза слезятся. Вероятно, от ветра в лицо и яркого солнца. Или от избытка непрошенных чувств.
—Среди моих приятелей — ты единственный продержался так долго. Все давно развелись, некоторые неоднократно. И знаешь, что абсолютно каждый делал перво-наперво, обретая свободу?
Я поворачиваю голову в сторону Керна, надеясь, что жест выглядит заинтересованно, а выражение лица не прочесть из-за очков.
—Напивался и клеил симпатичную девку. Ничего не напоминает?
Улыбаюсь в ответ криво, углом рта, понимая, что при встрече даже не узнаю Ханну, зато пальцы продолжают выстукивать мелодию, в которую вплетен их с Басом полуночный танец.
Друг отвлекается от румпеля и одаривает меня профессиональным рентгеновским взглядом:
—Влад, что ты здесь делаешь?
Этот тон мне хорошо знаком — доктор Керн не отцепится, пока не соберет весь анамнез и не поставит диагноз.
—Прячусь от Повилик,— говорю и сам понимаю, как нелепо это звучит.
—От всех сразу? В том числе и от дочери?— продолжает напирать Бастиан.
—Конечно нет! Только от тещи и жены.
—Виктория, насколько я понимаю, проблема месье Либара.
Себастиану легко говорить — не в его воспоминаниях мать Лики выливает в кофе свое зелье и открытым текстом желает зятю скорейшего вечного успокоения.
—Которая разрешится в быстрые сроки,— мрачно бубню под нос.
—Сколько ему — шестьдесят, шестьдесят два?
Киваю, не в силах вспомнить точный возраст Робера.
—Прилично продержался,— Керн задумчиво изучает морскую даль.— Виктория, вероятно, на строгой диете. Как думаешь, на сколько тебя бы хватило?
Пожимаю плечами — я как-то не удосужился уточнить у жены ее ежедневную потребность в еде:
—Хочешь, позвони — спроси,— ерничаю под пристальным интересом приятеля. Бас тут же прикладывает ладонь к уху, имитируя разговор:
—Лика, дорогая, это доктор Керн. Подскажи, на сколько приемов пищи ты планировала разделить своего драгоценного супруга? Не считала? А если представить, что один раз, это, скажем, палец? О-оо, уже доедаешь вторую ногу? А ты хорошо выглядишь, при таких аппетитах.
И тут Бастиан меняется в лице, вытягивает губы трубочкой, идиотски округляет глаза и изменившимся голосом, протягивая слова, выдает:
—Себастиан, милый, я так одинока и голодна. Составишь мне компанию за ужином?
Смеюсь и кидаю в Керна рубахой, которую до этого использовал вместо подушки. Бас ловко ловит и ухмыляется:
—Ну серьезно, у них же должен быть график приема, оптимальная доза…
Срываюсь на хохот, с трудом выдавливая:
—Погляди, может, у меня на спине рецепт написан?
—Точно, рецепт! Он должно быть в книге. Как та, из которой ты страницу дернул.
—У Лики такой нет,— вспоминаю упреки тещи.
—Может в тату зашифрован? И у Полин, и у Виктории весьма искусные рисунки на коже.
Отрицательно мотаю головой. Татуировок у Лики нет, в этом я убежден на сто процентов. Непрошено перед глазами встает обнаженное тело жены под струями воды за прозрачным стеклом душевой кабины. Моргаю, отгоняя видение, но память услужливо подсовывает детали, добавляет запах шампуня и тихие звуки стонов согласия, когда я составляю жене компанию.
—Что происходит, когда еда кончается или портится?— тяга к научным изысканиям у Баса в крови.
—Предполагаю, умирают с голоду или находят нового донора, как Виктория своего профессора после смерти отца Полин.
—Интересно, долго они протянут в одиночестве? Человек без еды может продержаться около месяца, без воды — не более пяти суток. А Повилика без мужчины?— Керн размышляет вслух, разглядывая наполненные ветром паруса и слегка корректируя курс. А я впервые задумываюсь — действительно, сколько отведено Лике? Неделя? Месяц? Год? Что с ней будет без меня?
