—Крепи швартовый!— командует капитан Керн и запрыгивает на палубу. Лодка отзывается счастливым вдохом или это плещут о борт радостно принимающие ее волны? Еще пару часов мы устанавливаем мачту и проверяем паруса, а затем наконец-то выходим в море. Добрый час Бас закладывает галсы, меняет курс и щурится, подставляя лицо солнцу и всем ост, вест, зюйд и нордам, а затем, когда берег становится лишь узкой полоской на горизонте, кидает якорь, укладывается на тиковой палубе и, уставившись в небо, сообщает:
—Я тебе верю, Влад.
—Прям полностью и безоговорочно?— сажусь рядом, свешивая в воду босые ступни.
—Разбежался!— усмехается друг и после паузы добавляет,— давно подозревал — с этим семейством что-то нечисто.
—Подозревал он,— хмыкаю с мелочной мстительностью,— на прошлой неделе один хороший врач грозился отправить меня к психиатру.
—Этот «хороший врач» в свое время потратил несколько тысяч евро на личного психотерапевта по милости одной из этих дам.
Вероятно, мой взгляд настолько пристален и заинтересован, что Бас чувствует его с закрытыми глазами. Поелозив по палубе, точно пытаясь удобнее устроиться, доктор Керн начинает неторопливую исповедь:
—Мы познакомились на одном концерте в клубе. Я тогда грезил о карьере саксофониста и отец, в кои-то веки обратил на сына внимание и свел с нужными людьми. Мы с молоденькой певичкой были на разогреве у столичной группы, а затем за ближайшим столиком к сцене поедали халявный ужин — плату за первое «взрослое» выступление. Напарница оказалась до невозможности липкой и душной, и я свалил подышать. А в переулке у черного хода стояла Полин и курила жутко вонючие и, очевидно, нелегальные папиросы.
—Будешь?— предложила мне и я, стараясь не уронить лица, согласился. Сдержать кашель оказалось проще, чем вынести насмешливый взгляд.
—Неплохо играешь,— бросила между затяжками и буквально пригвоздила к месту глазами чернее ночи.
—Ты помнишь, какая она была?— Себастиан садится и задумчиво смотрит в бескрайнюю морскую даль. Отрицательно мотаю головой — я никогда не встречался со старшей сестрой жены, видел только несколько фотографий в доме тещи — смуглая, высокая, с мелкими черными кудрями, по слухам копия отца — выходца из центральной Африки.
—Представь себе королевскую стать, кошачью грацию и сумасбродство джаза. Я влюбился тут же до беспамятства. И когда она предложила набить мне тату, разумеется, согласился не раздумывая.
—А предки не будут против?— усмехнулась, выпуская кольцо сизого дыма.
—С ними вообще никаких проблем,— разумеется, я бравировал, но мать разрешала абсолютно все, до чего отцу не было никакого дела. Так что перспективы на будущее были у меня весьма плачевны. Если бы не Полин.
Бас вновь замолкает и подтягивает грот-шкот. Мы дрейфуем со спущенными парусами, и это бессмысленное действие показывает нервозность Керна.
—Признайся, ты был удивлен, когда я подался в медицинский?
Вопрос ставит меня в тупик. В детстве и юности увлечения Бастиана были весьма разнообразны, но в старших классах, обсуждая будущее, друг видел себя то музыкантом, то капитаном яхты, а я, по настоянию родителей, уже тогда склонялся к АйТи. Внезапный интерес Баса к биологии и химии сначала показался блажью, потом создал взаимный интерес на почве опытов и экспериментов, и когда приятель набрал больше всех баллов и поступил в столичный вуз, все выглядело логично. Но сейчас я задумываюсь всерьез — нет, никогда ранее, кроме последнего года в старшей школе Себастиан Керн не заговаривал о карьере врача.
—Все изменил визит в салон Полин. До сих пор помню, как нервничал, раз пять переодевался, вылил полфлакона отцовского одеколона, даже попросил мать погладить рубашку. Ни на одно свидание в жизни я не собирался так тщательно. Но когда увидел Полин забыл все подготовленные шутки — на ней были короткие джинсовые шорты, с рваными краями и светлая майка. А от щиколотки до самого бедра шла татуировка — белая плетистая роза, ярким контрастом на смуглой кофейной коже. Точно такой же рисунок украшал и блокнот у кассы. Я тогда подумал, что это альбом эскизов, но оказалось — она набивает рисунки только по наитию из головы. Усадила в кресло, налила стакан лимонада, а затем взяла за руку и долго внимательно смотрела в глаза. Кажется, я нелепо дрожал и жалко потел от ее близости. А еще мучительно хотел поцеловать и даже предпринял отчаянную попытку. Но она остановила одной фразой:
—Это не твой путь, малыш.
А когда взялась за работу — боль от иглы показалась мне вершиной наслаждения.
—Не подумай, я не мазохист,— Бастиан усмехается, оценивая мою реакцию.— Специально пару раз пробовал некоторые практики, и даже одно время пристрастился к традиционной китайской медицине с ее иглоукалыванием, но испытанное тогда в салоне не смог ощутить даже близко.
—Это сердце точно вросло в меня, вытащило наружу часть той природы, о которой я даже не подозревал,— Бас привычным жестом потирает предплечье.— В руках Полин я переродился, обрел призвание, увидел цель и смысл. А потом в университете и на практике в интернатуре оно работало лучше шпаргалок. Ответы были у меня в крови. Это вдохновляло и опьяняло, пока не стало пугать. К тому моменту я практиковал уже несколько лет — отличные перспективы, престижная клиника, большие планы… И экстренная операция посреди ночи. Парень был не жилец— вся бригада это понимала, включая меня. Но нет времени смерти, пока не предприняты все попытки и не сделано все возможное. Я ждал монотонный писк. И тут точно пронзило — тату засветилось, пришло в движение и как на схеме показало проблему и решение. Пациента спасли, а я зачастил к психиатру. «Озарение приходит по-разному»,— говорили мне. «Переутомление вызывает галлюцинации»,— писали в личном деле. Хлопали по плечу и пророчили светлое будущее, убеждали в гениальности и предлагали повышение. Но я-то знал — спас парня не кардиолог Керн, а обвитое плющом сердце, наколотое смазливой мулаткой семнадцатилетнему влюбленному раздолбаю. Я сбежал от чужой веры в себя, которую не мог обрести внутри. Приехал, надеясь найти ответы…
—А почему остался?— со времен детства Бас никогда не говорил так много и так серьезно. Спрашиваю осторожно, опасаясь спугнуть и потерять откровенного друга под вечной маской веселого повесы.
—Вот это все,— Себастиан обводит широким жестом мир вокруг,— море, воздух, друг, «Душа». В Брюсселе этого не было. А практика — ее и здесь в избытке. «Дурная» слава идет по пятам — особо настырные пациенты находят меня и в этой дыре.
—Получил ответы?
—Нет. Полин погибла вместе с мужем. Из бывших клиентов салона удалось раскопать только местного летчика, но он осел где-то в Полинезии и не отвечает на мои запросы. Имущество дочери Виктория распродала или спрятала в личное святилище. Твоя жена о сестре не говорит. Так что мои поиски истины провалились. Но я смирился — и с вопросами без ответов и со своевременными подсказками второго сердца. Оно — моя сигнализация, интуиция, встроенный датчик верных решений. Удобно, но совершенно антинаучно. А тут еще и ты со своими историями про родовых ведьм.
