—Ну-ну, погань, скажешь тоже. Тебе той поганью вон дите заделали, да и ночью совсем другими словами поминала,— наемник показательно нахмурился, хоть и понял прекрасно, что речь про Эспиль. Яра хихикнула и ткнула Возгара локтем под ребра.
—Навия — перевертыш, из тех, что облик менять способны, да не как я, лишь из дракона и обратно. Такие твари в любое живое существо обернуться могут, если съедят его целиком.
Лучник присвистнул:
—Прям в любое? И в быка, и в жабу?
—В жабу вряд ли, только если она до людского размера вымахает. Форма лишь меняется. Полюбовница твоя большой черной кошкой обернуться может, и девкой черноокой.
—Птицей еще…
—Сириной. То исконный облик ее.
—Выходит и кошку, и девку Эспиль съела?
—И многих других. Прожорливая гадина до детенышей. Взрослого человека или зверя сожрать за раз утробы не хватит.
—А от Скёль то ей что надо? Та хоть и тощая, но младенца крупнее.
—Вкусная она,— Яра грустно улыбнулась на мужское недоумение.— Видана такая же, да и Брита ей под стать. Но у знахарки защита сильная, а старуха жилистая, за долгую жизнь людского много впитавшая — в зубах застрянет и поперек горла встанет. Скёль же, что вода ключевая иль первый снег, и бодрит, и на губах тает и силу дает. Съесть ее Эспиль не съела б, но выпила досуха.
—Интересно, знает ли Крез, кто у него в постели завелся, или за девку обычную ее привечает?— Возгар задумался. По всему выходило, что скальд лишь случайность подвернувшаяся, а не основное блюдо, намеченное навией. Яра вопросительно выгнула бровь, и пришлось поведать и про слабость юного вэринга, и про хвост Дировых выкормышей, что за ними от Бабийхолма тянулся.
—Я почуяла ее на ладье, но найти не смогла. Улетела раньше, видимо. Потому и тебя оставила — затемно на поиски отправилась.
—А сучколапый с ней был?— Возгар нахмурился, вспомнив давнего соперника.
—Не могу сказать. Полукровок драконье чутье не слышит. Оттого они в Битве Пепла и Злата преимущество имели.
Осознание надвигающейся мглы обожгло душу воина, и драконьи бусины на шее отозвались жаром. Не стал лучник до поры озвучивать Яре своих подозрений, лишь накрыл ладонями округляющийся живот и прижал к себе плотнее.
* * *
—Ну что, полетим, поплывем или поедем?— Яра задорно рассмеялась и закрутилась на песке огненным волчком. Черный берег позолотило янтарными брызгами, а над медными волосами вскинулись кожистые крылья. Лучник одновременно залюбовался ладной фигурой и поймал себя на странной мысли — ящеры больше не вызывали в нем ненависти. Драконья душа расправлялась в груди, рвалась в первый полет. Но меж тем страх — сухопутный, подспудный людской скребся у сердца.
—Неужто трусишь?— Рыжая, наполовину обратившись, уже едва касалась ступнями земли.
—Не могу представить, что ты меня будто мешок с брюквой над Фьордом поволочёшь,— хмыкнул, скривив губы, а самому стыдно стало от собственной опасливости.
—Отчего ж, как мешок?— Яра уже взмыла над берегом — полудева, полудраконица. Брызги золотого света дрожали на волнах, разбиваясь о камни янтарными искрами.— Обниму, как друга дорогого, ближе которого в целой Вельрике не сыскать и за ее пределами не найти, прижму к сердцу руками нежными, поцелую в уста сахарные и вскружу тебе голову, так, что полет тебе сном наяву покажется. Ну что, уговорила?— задорным огнем брыжжали карие глаза, манили, уговаривали, обещали.
Возгар улыбнулся и взял протянутые к нему ладони в свои. Разве ж мог он, потомок дракона, противиться той, с кем узами самой судьбы связан? Не мог, да и не хотел. Яра сверкнула зубами белыми, уже острыми, как драконьи клыки. Рассмеялась, опаляя дыханием, жарким, как горящий очаг, и припала к губам мужским поцелуем страстным, да коротким. Ибо в следующий миг уже не девичье лицо, а морда ящера задевала разметавшиеся по ветру черные пряди, и не руки нежные обвивали тело жилистое, а драконьи когти смыкались на спине.
Они взмыли над черным берегом, над стальной гладью Фьорда и над крутым утесом, скрывающим в недрах своих укромный грот. Не различить с высоты было плещущегося в волнах Мокроуса, и задравший морду к летящим Усинь не больше детской игрушки казался. А Яра все рвалась ввысь — в бездонно синее небо, прямо к солнцу, уже клонящемуся в закат.
—Безумная!— Возгар закинул руку драконице на шею, ласково поглаживая чешую.
—Под стать тебе,— прозвучало ответом в сознании, хоть пасть ящерки лишь малое облачко дыма исторгла.
«ЧуднО,— ухмыльнулся наемник,— видать, крылатые друг друга без слов в полете понимать могут. Что еще от драконьих прадедов в наследство мне досталось?» Лишь подумала об этом, как почувствовал: впиваются в бока острые когти и шипит суженная его совсем не по-человечьи, по-змеиному иль, как ящерица при виде врага. Извернулся, увидать, что перемену такую вызвало, и сам чуть зверем не зарычал.
Там, где хилая поросль на склоне горы собиралась в редкую рощу, под укрытием невысоких деревцев притаились двое. Человечий глаз бы не разглядел с такой высоты ничего, кроме яркого пятна осенней листвы, да извилистой линии горной тропки. Но теперь Возгар понимал — не от людских предков досталось ему острое зрение. Меткостью и зоркостью обязан был воин крылатым ящерам, что из глубины небес песчинку на дне оврага глубокого разглядеть могли.
Под сенью желтых листьев, сокрытые навесом переплетенных ветвей угадывались фигуры тех, кому на Твердыше Пращура было не место. Инородным пятном выделялась на фоне природы белая кожа в обрамлении угольно-черных волос. Казалось лучнику, что может он разглядеть и дрожание подведенных сурьмой век и длинные когти на тонких пальцах, а рядом, похожего больше на поваленное ветром сухое дерево, с сероватой кожей, в рытвинах и трещинах, будто покрытого корой, извечного противника — выродка, полукровку Дира.
Не успел Возгар слово молвить, как Яра золотой молнией рванула вниз.
* * *
Камень, выпущенный из пращи, заговоренная стрела, сорвавшаяся с тетивы верного лука, даже сокол, кинувшийся за добычей с небес, не могли сравниться со скоростью янтарной драконицы, приметившей недругов. «Разобьемся!» — мелькнуло невольное, но за миг до неминуемого, когда на земле уж можно было и травинки пересчитать, распахнулись кожистые крылья, и разжались когти, осторожно отпуская ценную ношу. Воин выпрыгнул ловко, словно в привычке было у него на драконах кататься. Ладонь сама собой легла на рукоять короткого сакса, а губы скривились недовольно: и лук, и меч Бергена остались в гроте.
—А драконица-то как встарь — человечью игрушку получила. Расскажу, что богатырь Возгар промеж лап под хвостом ящура болтался, смеха на всю Вельрику будет,— проскрежетал Дир, не спеша выходить из-за деревьев. Не любил лесной выродок ни каменистые просторы, ни бескрайние воды. Как только смог плаванье на ладье пережить, оставалось загадкой.
—Чтоб балаболить по кабакам надобно голову на плечах сохранить, а я б на твоем месте так уверен в том не был.— Лучник прищурился, выглядывая в роще Эспиль. Навия будто с тенями слилась, растворилась в неверном сумеречном свете.
