—Вернись, навье отродье! Не по твою шкуру яблок мешок припасен!
Ответом стал сочный хруст — это Усинь с аппетитом уплетал принесенный ему Мокроусом краснобокий фрукт.
—На муфту пущу!— исходил на слюну моряк, гоняясь по палубе за откровенно издевающейся над ним юркой выдрой. Глядя на кульбиты шустрого зверька Возгар и другие путники уже не сдерживали смеха, держась за животы.
—Ишь, развеселились,— выдохнул выбившийся из сил кормчий, устало привалившись к мачте, по которой только что взлетел хвостатый хулиган.— А я-то, дурень, все гадал, кто припасы ворует. Думал уж пошукать — может злыдень какой без ведома на лодку пробрался, а то оказывается тварь хвостатая, что я на груди пригрел…
Никто не придал значения его словам, только Мошка отчего-то закашлялся, да кумачевым на лицо стал под цвет плаща, а Яра замолкла, озираясь и втягивая соленый воздух полной грудью.
* * *
Обитель драконоборцев не зря прозвали Твердышом. Гладкий камень, вылизанный волнами, поднимался над поверхностью Фьорда. Прямо на скале росли кривые от постоянных ветров деревца. Глубоко в воды уходила каменная гряда с узким деревянным настилом и причальными столбами. Возгар помнил шторма, когда гнев драконий накрывал эти мостки, точно пытаясь стереть их с поверхности. Здесь, на голых камнях, у подножия тонущих в низких облаках гор приютились потомки великих воинов прошлого.
Наемник оглянулся — хотелось разделить миг с Ярой, рассказать, как вон в той хибаре на отшибе прожил целый год, как лазал вместе с козами по узким тропам, вспомнить вкус верескового взвара с брусникой и толокном, да и просто прижать к себе своевольную хапунью, вместе ступая на Твердыш. Но рыжая пропала. Когда это случилось, Возгар толком не ведал. Всю ночь была рядом, спала на его плече, ворочаясь беспокойно, то и дело подскакивая, тревожно прислушиваясь.
—Уймись, неугомонная. Тут все свои, да и я в обиду тебя не дам,— буркнул тогда сонно, сгребая в охапку, и она затихла на время, доверчиво положив голову на грудь. А все одно поутру рядом Яры не оказалось. «Ну не дракон же ее языком слизал?!» — недоумевал воин, обходя дозором старый челн.
На вопрос «куда делась?», кормчий выдал неразборчивое:
—Лучше за своей бабой смотреть надо.
Тур пожал плечами, а скальд даже головы не повернул, наглаживая брюшко блаженно нежащегося в руках Мокроуса. Только Мошка, густо покраснев, признался, что на рассвете приметил, как Яра на корму шла. Но следить, ясно дело не стал, там же-шь место отхожее…
—Вернется!— Возгар раздраженно плюнул за борт, злясь на вечно норовящую ускользнуть.
—Вернется.— Подумал, глядя на показавшийся на горизонте Твердыш Пращура.
—Вернется?— спросил, заглядывая в преданные глаза Усиня, ведя того под уздцы к сходням, сброшенным на каменную гряду.
—Ну не рыба ж она, чтоб уплыть и не птица, чтоб улететь?— недоуменно оглядывал фьорд, не участвуя в общей радости прибытия, безучастный ко всему, кроме пропажи, от которой щемило сердце, и тревожно вспыхивал бабкин оберег.
Яры след простыл, будто привиделись ему и золото глаз, и волос непослушных медь, и грезой сладкой примерещилась нежность рук и ласковая нега отзывчивого тела. Воин тряхнул головой, прогоняя неуместные мысли — требовалось на охоту настроиться, да планы поднять, как драконицу изловить. Но не шла рыжая прочь из головы. Трижды стукнул себя наемник кулаком по лбу, но только шишку набил, а русла помыслы не сменили — все к Яре тянулись.
Злой на себя, растерявшего боевой пыл, и на девку, забравшую с собой, что-то посерьезнее тугого кошеля, шел наемник по узким мосткам к берегу. Впереди маячила широкая спина ярла Тура, позади догоняли Мошка и Скёль. Мокроус-выдра тоже на сушу собрался — но не спешил — плыл вдоль гряды, то обгоняя, то возвращаясь. Кувыркался в воде, укладывался на спину и показывал путникам длинный язык, отчего лицо рунопевца озарялось улыбкой. Девичьей, как теперь был уверен Возгар.
Здесь их пути расходились — ярл с Мошкой планировали поутру отправиться с кормчим обратно на большую землю. Данное Рёне слово Тур сдержал — скальда доставил невредимым и, насколько возможно, в своем уме. А наемника троп только начинался — где-то здесь, меж гор и узких проливов таилась та, за чью голову и приплод обещал Крез землю и злато. Но чтоб ее сыскать требовалась удача немалая и хитрость недюжая. И хоть не по душе Возгару был любой обман, именно лукавством да лживой кривдой надеялся он получить верный совет.
Там, где гряда упиралась в каменистый берег, а деревянный настил расходился пристанью для плоскодонных лодчонок стоял старик. Сплетенные в длинные косы седые волосы почти касались земли, грубое рубище, подпоясанное простой бечевой, пузырилось на сильном ветру. Без прищура глядели на прибывших глаза — стальные, глубокие, точно сам Фьорд расплескал в них свои воды. Возгар понурил голову, не в силах выдержать пронзительный взгляд. Лучник знал его — постаревшего за двадцать лет, но не утратившегося ни властного могущества, ни мудрого покоя. Да и как не признать того, кто принял тебя, точно родного, делил с тобой и скудный хлеб и доброе слово, а в ответ получил только гордость молодецкую, да черную неблагодарность?
—Здравствуй, Драгост, глава Драконоборцев, хранящий покой Пращура на Твердыше,— Возгар поклонился до земли и не решался разогнуться, пока не услышал ответное.
—С возвращением, сын Гордара, несущий Возгорающий свет,— старик в ответ едва кивнул и потерял интерес к лучнику. Зато склонился перед ярлом, прижимая к груди морщинистые ладони:
—Великий муж Великой Рики* (Вельрика — великая страна. Рика — страна), благословенен троп, приведший тебя в наши края. Да будут дни твои долги, потомки крепки, а мир под их началом покоен и справедлив.
«С последней встречи совсем умом тронулся»,— Возгар с конем отошли в сторону, открывая взору Драгоста Мошку и Скёль. На юного вэринга глава драконоборцев даже не взглянул, зато при виде скальда задрожал как в трясучей лихорадке, побледнел под цвет рубища и рухнул, не щадя коленей, прямо на камни у ног рунопевца. Вылезший на сушу Мокроус, проковылял к коленопреклонённому мужчине и ткнулся мокрой усатой мордой в макушку. Будто выходя из забытья, старик снизу вверх посмотрел на Скёль. По обветренному лицу текли слезы радости, а губы на древнем свистящем языке шептали слова молитвы:
—Добро пожаловать на Твердыш Пращура, блаженный волхв — сказитель пограничья, первый с Битвы Пепла и Злата!
9.Люд первого Ящура
Люд общины точно с писаной торбой носился со Скёль. Местные бабы обступили со всех сторон, принялись целовать руки, обнимать и гладить, а после повели в общий дом, откуда, спустя время скальд вышел уже другим — взамен рубахи рунопевца наряженный в платье, а поверх — плащ из овечьей шерсти. Длинные волосы вычесали и прибрали в косы вкруг головы, а тонкие пальцы поблескивали серебром колец.
—Девка,— усмехнулся в бороду ярл Тур и Возгар согласно кивнул. Мошка же рот от удивления разинул и глаз от той, с кем ночлег в пути делил отвести не мог.
