—Сбежал Берген из дому, как только по весне мать опять забеременела. Приживался то тут, то там, покуда зимой до моей избушки не добрался. Так и стали жить — мне все веселее, чем одному, а он и в младые годы силой недетской наделен был: где дрова наколоть, где воды колодезной натаскать. И в стаде окрестном крепкие руки нужны были и в поле, и в кузне, а как однажды девку от лиха одноглазого отбил, так тут староста и вовсе начал нам заказы на погань подгонять.
—Ты, старче, про Возгара вещать хотел,— Яра подмигнула лучнику янтарным глазом, а того аж в жар бросило, до того рыжей озорство было к лицу.
—Это присказка покуда, скорая ты моя, сказка впереди будет,— старик усмехнулся, устраивая поудобнее Есеня, который от усталости уже носом клевал, но держался на краю сна, боясь хоть слово рассказчика упустить.— Но коль просишь, перескочу с дюжину зим. Повадился кто-то по окрестным стадам девок пугать. Как стемнеет, и какая задержится с поля ли, или по воду пойдя, слышит голос манящий, ласковый, а пойдет на него, так заблудится и может не один день плутать. Вроде страшного ничего — все гулёны эти в сохранности возвращались, да рассказывали, что манил их кто-то из родни почившей, кого бабка любимая, кого батька иль брат с сестрой. Нашему-то старосте дела до сплетен чужих не было, покуда из своих никто в лес на голос не ушел, а вот соседи всполошились и позвали знатока. И все б ничего, да к Бергену тогда девка одна точно пиявка пристала, что ни ночь — она под окнами торчит. А парень хоть могучий, да робкий — ни отказать не может, ни брать не хочет — отвернется на лавке к стенке и храпит, спит, стало быть. Я ж так рассудил — походит-побродит, да надоест, но того в расчет не взял, что баба липучая попалась. Кто ж знал, что дурачок один заезжий, увидев, как дурында эта посреди ночи за околицу прется, решит, что она под чарами?!
Упомянутый «дурачок» хмыкнул в усы и швырнул в рассказчика охапку сена. Зимич лишь рукой махнул, и сухие травы осыпались, не долетев. На удивленный вздох Яры старик пояснил:
—Чуток умений от отца мне таки перепало. Даже при чужом жилье домовик кой на что способен. Сам волю дал — теперь терпи,— Зимич подмигнул и травинки вкруг лежащего Возгара встопорщились, покалывая сквозь полотняные портки и застревая в волосах. Яра тихо хихикнула, но тут же прикрыла ладошкой алый рот под хмурым взглядом воина.
—В общем, томить долго не буду, а то детворе балабольство спать не дает,— полукровка с улыбкой оглядел уже вовсю сопящего скальда и дремлющего, но бодрящегося из последних сил Есеня.— Заприметив, что девка, кругами вкруг лесной избушки ходит, решил наш умник, что в доме том нечисти обитель. А лучшее средство от нечисти какое?
—Драконий огонь,— шепнула Яра.
—Верно. Пламя очищающее. Нет, чтоб постучать, спросить: «Мил люди, что делается?!» Этот ухарь хворост под окном поджог. От него трава занялась да к дому потянулась. Девки с перепугу и след простыл, мы с Бергеном в одним портах выскочили, а тут, здрасьте — стоит молодец, меч на изготовку, драконий коготь в зубах оберегом держит — на нечисть сподобился. Ох и огреб он тогда от медвежонка моего ручного,— Зимич усмехнулся.
—Твоему медвежонку тоже досталось, признай,— видно было, что Возгару история эта против шерсти, зато домовик заметно повеселел.
—А чего ж не признать, признаю. Оба потом при свечах зубы выбитые друг другу на место вставляли в надежде, что прирастут.
—Так изба-то не сгорела?— Яра даже не пыталась скрыть довольной ухмылки, отчего лучник помрачнел еще больше.
—Обошлось. Только крыльцо подпалило, да поляну выжгло. Зато, как разобрались во всем, оказалось, что знакомец новый — парень не промах — толковый, хоть и дурной.
Хапунья разлилась тихим смехом, стараясь не тревожить рунопевца, а Возгар, фыркнув обиженно:
—Да ну вас,— отвернулся и сделал вид, что уснул.
Сна, однако, ни в одном глазу не было. Слышал, как ворочается Зимич, как посвистывает малец, как шуршит сено под рыжей воровкой. Солнце уже вовсю заглядывало сквозь щель под крышей, когда встрепенулся воин — Яра, стараясь не шуметь, соскользнула вниз и наружу вышла. Лучник сел, вглядываясь в слуховое оконце.
—Следом ступай, иль в битве всю решительность злыдни утащили?— Зимич не спал, охраняя покой Сеньки.
—Может, по нужде какой отошла. Хорош я буду — за девкой подглядывать,— буркнул Возгар.
—По нужде в плаще, с котомкой и оружием не выходят.
Действительно, все с собой забрала рыжая хапунья — и вещи, и спокойствие, что до встречи с ней в душе лучника царило. Воин стиснул зубы — Яра вновь пыталась от него ускользнуть!
* * *
Яру Возгар нагнал уже у леса. Хапунья шла скоро, перекинув через плечо вещевую котомку, спустив на плечи накидку из драконьей кожи, отчего волосы ее спорили яркостью с красным златом осенней листвы.
—Стой!— крикнул, запыхавшись, жалея, что оставил в стойле Усиня. Рыжая лишь глянула мельком, не сбавляя шага.
—Яра, да погоди ты!— наконец, нагнал, хватая за руку, разворачивая на себя.— Далече собралась?
Золотые глаза уставились с усмешкой, огненные искры озарили радужку.
—Какое тебе до того дело, наемник Возгар?— съязвили алые губы.
—Коль спрашиваю, значит есть!— рыкнул воин, не выпуская тонкой девичьей руки.
—И что, силой удержишь, иль рваным ремнем опять стреножить попробуешь?— она не вырывалась, но и ближе не шла. Стояла, гордо вздернув подбородок, да прожигая его горящим взглядом.
—Просто не отпущу,— выдохнул прежде, чем разум возобладал над действием языка.
—Нет у тебя власти решать, куда мне идти и что делать,— вновь сдерзил непокорный рот, обнажая ровные зубы не в улыбке ласковой, но в лютом оскале.
—Да помолчи ты, непокорная!— рявкнул, притягивая к себе, сгребая в охапку и впиваясь в губы — упрямые, своевольные, пылкие, как вся она.
Стукнули девичьи кулаки в широкую богатырскую грудь, впились ногти острые в плечи под рубахой, прикусили зубы край наглого языка, но держал Возгар крепче капканов, стискивал в объятьях так, что сама Доля вырвать из них не смогла б, и сдалась Яра. Первыми обмякли ладони, не яростной битвой, но ласкою отвечая на хватку неистовую, после поддались губы, принимая и одаривая негой в ответ, а затем и все тело девичье прижалось податливо, не противясь более хотейкам мужским.
И стояли они, позабыв как дышать, другого мира на двоих не ведая и не желая, и спутывал соленый ветер Фьордов волосы — угольно черные Возгаровы с огненно рыжими Яры. И колесница Солнца, восходя в зенит, освещала союз, равного которому мир не видывал больше сотни лет…
7.Хорошая банька и душу правит
Оторваться от губ Яры было сложнее битвы с десятком злыдней. Тягучая жаркая сладость разжигала пламя внутри Возгара. Спутанные игривым ветром рыжие волосы проступали в черноте мужских косм разгорающимся огнем, дремлющим до поры в тлеющих углях. Потеряв счет времени, отринув прочий мир, они то боролись, то уступали друг другу, поочередно признавая и первенство, и поражение, вбирая ласку и нежность, пробуя боль и страсть, будто впервые. И стало бы жухлое осеннее поле их первым ложем, если бы не раздражающе громкий женский окрик:
