Он впервые говорит, что любит меня. До этого дня об этом говорили лишь его поступки, а теперь и его язык и голос.
Гай еле поднимает руку и заправляет прядь моих чёрных волос за ухо, потом гладит щеку.
— Раньше я боялся признаться в этом даже самому себе, — тихо продолжает он, беря мою ладонь и поднося её к своим губам.
— И что же изменилось? — спрашиваю я.
— Наверное, я впервые наконец набрался мужества принять это.
Он целует мою ладонь, словно я — королева, перед которой он преклоняется.
— Я люблю тебя, — повторяет Гай, будто ему очень нравится то, как звучит эта фраза. — Безумно. — Он целует мою руку снова. — Так, как никогда ещё не умел. — Его речь сопровождается поцелуями моей ладони. — Ты действуешь на меня похлеще любого наркотика. Ты сводишь меня с ума.
Я приближаюсь ближе к нему, не скрывая улыбки. Внутри у меня будто распустились целые бутоны ярких разноцветных цветов. Каждое его касание губами моей кожи вызывает дрожь по всему телу.
— Гай, — шепчу я, — прошу тебя, поправляйся быстрее.
— Поправлюсь, — отвечает он. — Разве у меня есть выбор?
— Я буду тебя ждать.
Гай убирает руку, отпускает мою ладонь и хмурится, будто от боли.
— Где отец? — спрашивает он. — Сделал ли он что-то...
— Нет, — качаю я головой. — Вистан всего лишь позавтракал со мной сегодня. И сказал, что сдержит обещание и оставит тебя в покое. Как и меня, и парней тоже.
Он словно расслабляется от моего ответа. Потом снова еле открывает глаза, которые сейчас глядят на меня снизу-вверх, вновь напоминая просторную лесную чащу: цвет один и тот же.
— Чем ты занимаешься? — спрашивает Гай. — Без меня.
— Скучаю, — улыбаюсь я. — Ужасно скучаю. Мне... выделили комнату. Твой отец вечно называет меня невесткой.
— Он считает тебя невесткой.
— При том, что заставил меня стрелять в его сына? — У меня тут же пересыхает в горле. Я пыталась забыть событие вчерашней ночи, но сейчас оно с новой силой обрушивается на меня. — Прости... Не надо мне напоминать об этом и...
— Не смей винить себя, — твёрдо настаивает Гай. — Ты не виновата в том, что он такой. Он сделал бы тоже самое и своей рукой, и рукой любого другого человека, которому не посчастливилось бы оказаться вчера там.
Меня так пугает то, с каким спокойствием Гай всё это говорит. Пугает то, что его тон звучит так, словно отец, стреляющий в своего сына — это нечто обыкновенное и нормальное.
У меня щемит сердце.
— Отдыхай, — шепчу я, снова запустив пальцы в его волосы. — Не беспокойся обо мне. Я в безопасности. Сейчас поеду, наверное, к парням, чтобы сказать, что всё хорошо. Нейти, наверное, с ума сходит от волнения.
— Да, Нейти может, — издаёт смешок он, пытаясь меня передразнить.
Дверь вдруг открывается, и в спальню входит всё та же медсестра. Она по-доброму мне улыбается, потом осматривает Гая. Женщина недовольно цокает, поправляя трубочку и контейнер с кровью над головой парня.
— Не шевелись, мальчик мой, — говорит она. — Ты же не хочешь вечно здесь лежать.
— Миссис Дежардин, — хрипит Гай, — как вы?
Медсестра смеётся.
— Тебе должно быть сейчас не до этого, милый, — говорит она.
Я хлопаю глазами, ясно видя, что они явно давно знакомы. И Гай перехватывает мой взгляд.
— Миссис Дежардин наняла мама. Ещё тогда, когда была беременна Тео.
— Я помогала Натали растить этих двоих мальчишек, — грустно произносит медсестра, повернувшись ко мне. Взгляд у неё поник. — Гай всегда был относительным паинькой, но вот Тео... Ох, этот неугомонный мальчик вечно доставлял мне проблем.
— А что с ним случилось всё-таки? — спрашиваю я неожиданно даже для себя самой. — Как вы считаете?
Наверное, не стоит как-то застрагивать тему потери близких, учитывая то, какую боль эти воспоминания вызывают у Гая. Однако забирать слова обратно уже поздно.
— Исчез после смерти мамы, — отвечает Гай. — Я не знаю, где он и что с ним. И никто не знает.
— Я думаю, Тео просто сбежал, — добавляет миссис Дежардин. — Он вечно убегал из дома, а когда не стало любимой матери... Вероятно, мальчик просто не хотел оставаться с отцом.
— Да, — соглашается Гай. — Это очень на него похоже.
Я пытаюсь вспомнить изображение Тео, которое однажды видела на одной из картин. Я помню его светло-русые волосы, такие же, как у Вистана, помню чёрные глаза и улыбку. И на этом мои познания о младшем брате Гая заканчиваются.
И всё же почему-то я надеюсь, что он в порядке и когда-нибудь воссоединится с братом. Потому что глядя в одинокие зелёные глаза я вижу искреннюю тоску и боль от утраты родных людей. Он остался с отцом и сестрой, и оба они жестоки по отношению к нему.
Так что я надеюсь, что на свете существует ещё кто-то, кто излечил бы его растоптанное сердце.
* * *
Джаспер ждёт меня внизу. Именно меня. Он сам мне об этом говорит, едва я показываюсь на лестнице.
Обе его руки облачены в перчатки, на белой рубашке через плечи натянуты подтяжки, а на штанах закреплён чехол для пистолета. Чёрные как смоль волосы идеально ровно зачёсаны назад. Возникает такое ощущение, что он два часа стоял перед зеркалом и старательно укладывал свою причёску.
— Сколько тебе лет? — спрашиваю я первое, что почему-то приходит в голову.
Джаспер издаёт смешок:
— Тебя это действительно интересует?
Он выглядит очень молодо, однако я сомневаюсь, что в совсем юном возрасте можно считаться одним из лучших наёмных убийц в нескольких штатах сразу. Поэтому да, меня действительно интересует его возраст.
— Двадцать семь, — отвечает Джаспер, не вынуждая меня повторить вопрос. — Тебе ведь нравятся мужчины постарше. Твоя душа выбрала Гая не по этой причине?
— Пять лет разницы, — говорю я. — Всего пять.
— А у нас, моя дорогая, всего десять. — Его ухмылка становится шире. Она уже действует мне на нервы. — Поэтому в удовлетворении женщин я намного опытнее твоего парня. Могу продемонстрировать, пока он в отключке.
Я почти готова дать ему коленом на яйцам.
Вспоминая то, что он сделал когда-то по отношению к Гаю, я понимаю, что вот-вот взорвусь от злости.
Приблизившись к нему ближе, глядя прямо в глаза, я уверенно выдаю:
— Не парня. Мужа. И если ты меня хоть пальцем тронешь...
— Не буду, пока сама не попросишь. — Его выражение лица не меняется. Он говорит насмешливо. — Избавь меня от предположений о том, что я могу кого-то насиловать.
От абсурдности его слов я едва не хохочу:
