— Кто? — вырывается у меня, пока глаза прикрыты, пока тело ноет от желания. — Ах...
И тогда я чувствую, как его влажные губы касаются того, что есть у меня между ног.
Я сгибаюсь от неожиданности, но его руки хватают меня и сжимают к дивану за талию, не давая сдвинуться с места. После губ чувствуется его язык, и миссия не издавать громких звуков оказывается под угрозой, когда у меня приоткрывается рот, и из горла уже выходят первые стоны.
— Гай... — шепчу я, дыша слишком громко.
— Да, милая? — В его голосе слышатся нотки насмешки, когда он это произносит.
— Ты издеваешься, — констатирую я факт.
Он ухмыляется, я чувствую это всем своим телом, над которым он взял контроль. Его руки продолжают сжимать мою талию, я извиваюсь под ним, пока чувствую, как пылает всё моё женское существо, когда его язык и губы делают такие движения, что заставляют меня содрогаться. Сердце трепещет в груди, оно собирается стучаться по внутренней стороне груди бесконечно долго, пока я не ослабну.
Сладкие, приятные, невероятные движения между моих ног... Я никогда не думала, что что-то может вызывать такие сильные чувства, когда кажется, что ты вот-вот откинешься от удовольствия и не будешь даже жалеть о такой глупой смерти.
Я чувствую, словно что-то ползёт по моим раздвинутым ногам к той самой точке, в которой всё и происходит. Что-то тянущее и изнывающее.
Комнату заполняют причмокивания Гая, мои тихие стоны и звук трения кожи о кожу, когда я извиваюсь на диване, никак не пытаясь лежать ровно и спокойно. Я опускаю вниз руку, касаясь головы Гая, и запускаю пальцы в его волосы. Наконец моя мечта осуществляется, потому что теперь я сжимаю его волосы, прижимая ближе к чувствительному месту, пока его голова неустанно трудится над принесением мне удовольствия.
— Гай... — хнычу я, чувствуя, как тело загорается всё сильнее и сильнее от его напористых движений языком.
— Осталось немного, милая, — сбивчивым дыханием сообщает он. Его руки опускаются с моей талии к ногам, и он держится за мои бёдра, сжимая кожу пальцами и не давая мне свести ноги вместе.
И он прав. Осталось немного.
Потому что я уже чувствую, как удовольствие медленно ползёт по моему разгорячённому телу вниз. Как оно вот-вот настигнет меня именно там, где всё и происходит. Чуть-чуть. Совсем чуть-чуть осталось до конца для того, чтобы считать это дело завершённым. От нетерпения я сама шевелюсь туда-сюда, желая приблизить этот самый конец.
А потом Гай вдруг отодвигается, и я больше не чувствую его губ и языка у себя между ног. От разочарования я едва не плачу, беспомощно моля его продолжать.
Лицо Гая вдруг оказывается у моего уха, а рука, опустившись ниже, проводит по тому моему месту, которое изнывает и ноет уже несколько минут. Он делает несколько быстрых круговых движений и шепчет:
— Кончай, Каталина.
И будто под его приказом я распадаюсь на миллион частей, когда удовольствие, достигнув своей точки, выбирается наружу мощным порывом.
Крик вырывается из горла прежде, чем я успеваю это осознать. Моё влажное тело трясётся и дёргается, а я не могу никак это проконтролировать. Я дрожу, каждая клеточка моего тела дрожит вместе со мной.
А Гай отходит, словно с удовольствием рассматривая результат своей работы.
— С днём рождения, Каталина Харкнесс, — усмехается он.
Глава 62
На утро своего дня рождения я просыпаюсь в спальне Гая.
Не помню, в какой момент вчерашней ночи он перенёс меня сюда, но, хоть вчера я испытала нечто невероятное, никогда прежде мне не знакомое, я в какой-то степени разочарована тем, что мы не занялись любовью в полном значении этой фразы.
Я привстаю на локтях, случайно задевая локтем руку Гая. Он спит рядом, и мне так странно видеть его такое безмятежное лицо, что я ненароком любуюсь. Его глаза закрыты, каштановые волосы в беспорядке на чёрной подушке. Я хочу провести по ним рукой, опускаю взгляд на его рубашку, слегка потрёпанную. Гай спал в одежде, в отличие от меня, так что одеяло досталось мне одной, пока он лежит на одной подушке.
Как вдруг начинает шевелиться и открывает глаза.
— Доброе утро, — шепчет он, и его сонный голос такой хриплый и притягивающий, что у меня снова всё ноет.
— Перестань разговаривать. — Я закрываю ему рот ладонью, а потом вспоминаю, что делал этот рот вчера ночью, и краснею. — По крайней мере, не разговаривай со мной после того, как только проснулся.
Он протирает глаза, удивлённо глядя на меня:
— Почему?
— У тебя слишком сексуальный голос.
Он кратко смеётся в подушку. И сейчас он не выглядит как сын босса жестокой мафии. Не выглядит как человек, убивавший людей. Не выглядит как тот, кто когда-то говорил мне о том, что не имеет сердца.
Сейчас он выглядит как простой милый парень, который умеет радоваться жизни и улыбаться. Который не думает о том, что его отец — жестокое хладнокровие во плоти, не думает о том, что на плечах лежит огромная ответственность, не думает и о том, сколько опасных игр может затеваться вокруг него.
— Знаешь, Каталина, — начинает он, слегка опуская взор. Приподнимается и застёгивает пуговицы на рубашке, прикрывая кожу с виднеющейся тутуировкой сломанного якоря на груди, — я не умею быть романтиком, потому что мало видел примеров в своей жизни, но… Это, может быть, глупо, но мне так хочется научиться всему этому с тобой.
У меня на глаза наворачиваются слёзы, но я успеваю вовремя сдержать себя от того, чтобы не заплакать в открытую.
— Хочется быть рядом с тобой, — продолжает Гай слегка растерянно, словно не верит своим собстенным словам, — всегда. Мне кажется, я просто болен, но эта болезнь… она будто приятна. Ты не просто девушка в моей жизни, Каталина, ты с самого начала нечто большее… Ты моя Исабель Флорес де Олива.
Я распахиваю в удивлении глаза, не узнав озвученного имени и не поняв его значения в нашем разговоре, и моя реакция заставляет Гая кратко усмехнуться. Тем не менее, он не оставляет меня без пояснений:
— Она одна из самых почитаемых святых ликов в мире и первая в Латинской Америке. Это была женщина невероятной красоты и стойкости. Родные прозвали её Розой... — Гай замолкает на несколько секунд. Его лицо такое, будто он с огромным трудом признался мне во всём этом. И я даже понимаю, почему. Вистан внушил ему, что любовь и уж тем более признание в любви это нечто ужасное и совершенно не мужское. Но, несмотря на всё это, Гай смотрит мне в глаза и осторожно продолжает: — Так вот, Каталина, ты моя Роза. Ты позволишь мне так называть тебя?
У меня млеет душа от этого взгляда. Ей неспокойно, когда этот человек так на меня смотрит. Душа переворачивается, куда-то улетает на мгновение, затем быстро возвращается.
