— Да, что-то вроде того. Но мы будем считаться настоящими супругами. Ты будешь носить фамилию Харкнесс, будешь считаться полноправным членом нашей семьи.
Про возраст я не спрашиваю. Через пару недель мне исполнится восемнадцать, так что брак будет вполне законным и разрешения моих родителей не потребуется.
— То есть, мы будем как муж и жена? — уточняю я, пока эти два слова всё вертятся в воздухе передо мной.
— Да, Каталина. Как муж и жена. Как полноценные члены клана Харкнессов.
— И меня действительно после этого не тронут?
— Отцу придётся отозвать всех своих людей. Конечно, это не значит, что мы сможем выйти к нему с распростёртыми объятиями и пить вместе чай, но у нас будет гарантия того, что никто не сможет причинить тебе вред. Брак может заключить член Могильных карт и расторгнуть его может только тот же человек или официальный представитель всё тех же Могильных карт.
У меня разболелась голова от напора стольких размышлений. Я потираю виски, хмурюсь и пытаюсь сосредоточиться на одной мысли, отгоняя все прочие.
Машина вдруг останавливается у продуктового магазина. Гай поворачивается ко мне и спрашивает:
— Что мне купить для тебя?
Я растерянно бросаю взгляд на маркет и возвращаю его обратно к парню.
— Какого рода?
— Я не знаю, — улыбается он. — Может быть, шоколадку?
— Шоколадку? — Из моих губ вдруг вырывается короткий смех. — Кровавый принц спрашивает, хочу ли я шоколадку?
Его рука вдруг тянется к моему лицу, он проводит пальцем по щеке, прохладная поверхность колец касается кожи. Его глаза сейчас словно блестят.
А потом Гай тихо произносит:
— С тобой я не чувствую себя Кровавым принцем.
Я замираю от озвученной фразы. А потом перевожу взгляд на его губы. Это происходит автоматически, я даже не успеваю понять, в какой момент глаза вдруг решают переместить свой фокус на эти красивые губы. Будь я безрассудной, наверное, всё бы отдала, чтобы ощутить их на себе вновь, но вместо этого мне всё же удаётся вернуть взгляд к его глазам и ответить:
— Хорошо. Купи мне шоколадку. И маленькую коробочку яблочного сока.
Гай кивает, улыбается и выходит из машины. А я так и остаюсь всё с тем же желанием его поцелуя, в котором никогда, наверное, не признаюсь.
[1] В США возраст совершеннолетия различается в зависимости от штата. В некоторых частях США он наступает с 18-ти лет, в других — с 21 года. Действия книги разворачиваются в Сиэтле, в штате Вашингтон, в котором совершеннолетие наступает в возрасте 18-ти лет.
Глава 53
Гай возвращается в машину с тремя разными видами шоколада: с одной плиткой, одной пачкой с шарикообразными шоколадными конфетами и одним батончиком, и с коробочкой сока. Всё это он вручает мне через приоткрытое окно.
— Может, за то время, пока я отсутствовал, ты успела ещё чего-нибудь захотеть? — спрашивает он.
Я отрицательно качаю головой, в предвкушении разворачивая обёртку шоколадного батончика. Гай на моё удивление садится на заднее сиденье, а не за руль.
— Хочешь посидеть со мной? — улыбаюсь я, не понимая, откуда вдруг взялось моё дружелюбие.
— Мне кажется, тебе нужен отдых после бесконечного шума клуба. Поэтому немного посидим в тишине.
— Ты прав. Отличная идея.
Он выговаривает со смешком:
— Разумеется. Я ведь всегда прав.
Я шуточно фыркаю, принимаясь за свой батончик. Шоколад уже подтаял, поэтому я стараюсь касаться пальцами лишь обёртки, чтобы не перепачкать руки.
Гай не отрывает от меня взгляда, пока я перекусываю батончик и в наслаждении прикрываю глаза.
— Перестань издавать эти звуки, Каталина, — вдруг говорит мне он.
Я в удивлении поворачиваю к нему голову.
— А что не так? Какие звуки?
— Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
Конечно, понимаю. Но от вкуса шоколада у меня автоматически вырываются стоны. Что мне ещё нужно делать?
Как бы то ни было, вместо оправданий я решаю лишь усмехнуться и продолжить жевать нугу и орехи, попадающие мне в батончике.
— Так ты нарочно? — спрашивает Гай, хотя и полноценным вопросом это не назвать. Звучит больше как осознание.
— Нет, — с перепачканным ртом отвечаю я. — Я просто до невозможности люблю шоколад.
— И эта твоя любовь доставляет мне страдания.
— Страдания? — У меня поднимается в вопросе бровь.
Гай кивает. Отсюда мне кажется, что его глаза потемнели, хотя навряд ли такое возможно. Вероятно, всё это лишь из-за того, что мы сидим в машине с затонированными окнами, и в салоне темно.
— Мои стоны заставляют тебя страдать? — спрашиваю я, нарочно растягивая слово «стоны».
Не знаю, с каких пор мне вдруг начали нравиться эти игры. Но мне вскружает голову дразнить его, видеть это выражение лица, когда он осознаёт, что ничего не может сделать со мной. Это факт.
Я заворачиваю оставшийся батончик в обёртку и откладываю в сторону, затем перевожу всё своё внимание на Гая. Он сидит почти впритык к противоположному ко мне окну, поэтому я вынужденно пододвигаюсь ближе к нему.
— Поможешь мне? — спрашиваю я, указывая на свои губы, обляпанные шоколадом.
У него горят глаза. Но голос спокоен, он даже не дрогнул, когда Гай произносит:
— Ты так хочешь моей смерти?
— Уже нет. Не хочу. — Выждав небольшую паузу, я добавляю: — Наверное...
Он издаёт смешок:
— Наверное? Это обнадёживает.
Наконец Гай выпрямляется. Он достаёт из бокового кармашка на дверце машины салфетку и тянет её к моим губам, как я неожиданно для него отталкиваю его руку. Он удивлённо приподнимает брови, уставившись на меня в немом вопросе.
— Когда я просила помочь, — поясняю я, — я имела ввиду немного другое.
— Нет, Каталина. — Гай отрицательно качает головой, опуская взгляд. — Ты просто играешь сейчас со мной.
— Поцелуй меня, — не выдерживаю я. — Пожалуйста.
Он поднимает голову и недоверчиво всматривается мне в лицо.
— Нейт давал тебе что-то пробовать? — спрашивает парень.
Я начинаю хохотать от его предположения:
— Думаешь, я опять под какими-то веществами?
— Именно об этом я и думаю. Только недавно ты твердила, что ненавидишь меня, а сейчас просишь тебя поцеловать?
— Я разве не могла изменить своё мнение?
— Это не похоже на Каталину. Я ведь знаю тебя. Я изучал тебя множество месяцев до того, как впервые заговорить с тобой.
