— Убирайся из моей комнаты! — кричу я в ответ. — Я готовлюсь спать.
Гай бросает взгляд на настенные часы, висящие над моей кроватью, и говорит:
— Всего шесть часов вечера.
— Я хочу лечь пораньше! И разве я должна перед тобой отчитываться? Занимайся своими делами. Иди, убивай, издевайся над людьми. У тебя отлично это получается.
— Хватит, Каталина. — Гай с силой захлопывает дверь. Так, что стены затрещали и завибрировали. — Ты знаешь, что я прав. Во всех своих делах я всегда прав. Не отрицай, перестань казаться самостоятельной.
Я сажусь на кровать и обхватываю голову руками, запуская пальцы в свои чёрные короткие волосы.
— Прав в том, что заставил моих родителей страдать? — спрашиваю я, и голос начинает уже подрагивать.
— Я прав в своих поступках, которые до этой самой минуты стали причиной того, что ты всё ещё жива.
— Ты сказал, что они видели труп... — вспоминаю я, и тошнота подкатывает к горлу уже более увереннее и стремительнее. — Откуда ты...
— Когда ты сын босса мафии найти труп не составляет никакого труда, — сообщает он мне с удивительным спокойствием. — Я нашёл тело утопленницы. Утонувший человек, долго пробывший в воде, терпит большие изменения. Лицо чернеет, тело опухает, разлагается. Порой сложно сказать, кем он был при жизни. А подделать свидетельство о смерти, полученное у настоящих патологоанатомов было не сложно.
Глаза щиплет от того, как стремительно в них собираются слёзы. Я гляжу в глаза Гая и стараюсь надеятся, что он не спокоен на самом деле так, как выглядит. Что ему действительно жаль заставлять меня через это проходить. Но это лицо... оно слишком расслабленное и не выдающее никакого сожаления.
— И ты... — Я запинаюсь, хотя и всеми силами пытаюсь говорить хладнокровно. Картины, которые воссоздаются в голове после его рассказа, заставляют меня желать немедленной смерти. — И ты предъявил им этот труп, сказав, что это я...
— Не я. Сперва полиция, затем врачи. Моя роль в этом заключалась лишь в том, чтобы заплатить им и дать указания.
Я сжимаю глаза, потом потираю их кулаками, чтобы не дать ни в коем случае слезам всё-таки потечь по щекам.
Гай тяжело вздыхает, словно ему трудно лицезреть нечто подобное, хотя до этой самой секунды он говорил слишком хладнокровно для человека, который может испытывать раскаяние в своих действиях.
— Нейт хочет сделать Монике предложение сегодня, — вдруг заговаривает он. — Они пригласили нас на вечеринку, которая состоится через несколько часов.
— Я пойду, — отвечаю я бегло, хотя голос в голове и само тело кричат, что не собираются отрываться на вечеринках после всего навалившегося на меня ужаса. — Нейт мне ничего плохого не сделал.
Последнюю фразу я выделаю, желая дать ему понять, что он в данном случае полная противоположность Нейта. Гай хмыкает, опустив задумчиво взгляд, крутит кольца на пальцах, потом суёт руки в карманы чёрных штанов. Сегодня на нём бордовая рубашка и чёрный пиджак поверх неё.
— Мы поедем вместе, — говорит он спустя недолгую паузу. — Если хочешь, можем съездить в магазин, и ты что-нибудь себе выберешь. Прикупим одежды.
— Нет, у меня есть, — отвечаю я резко, не желая затягивать эти разговоры.
Не могу поверить, что всё снова вернулось назад. В те времена, когда я его люто ненавидела. И чем дольше я смотрю на его лицо, тем больше мне кажется, что я не хочу его видеть. Что я хочу ему отомстить за всю боль, которую он мне принёс.
И я очень уверена в своём желании.
— Когда начнётся вечеринка? — спрашиваю я.
— В восемь часов.
— Отлично. Зайдёшь в восемь, когда я буду готова. И можем ехать. А сейчас уходи отсюда.
Гай хмурится, будто ему ужасно неприятно слышать такие грубые слова с моих уст, потом встаёт и вдруг кладёт мне в руку цепочку. Я тут же мрачнею, уже по ощущениям поняв, что это цепочка, которую Дилан подарил мне на моё семнадцатилетие. Подарков от брата у меня было немного, он никогда не был сентиментальным, поэтому этот кулон всегда был дорог мне, как крайняя редкость.
— Откуда она у тебя? — спрашиваю я, сжимая кулон в руках.
— Твой отец передал, попросив положить его в гроб вместе... с твоим телом. Я подумал, мне нужно передать его тебе.
Я с новой силой поникаю, теряя единственную нить, связывавшую меня со здравым рассудком. Горло першит, руки подрагивают как от неприятной судороги. Мне не хочется здесь находиться и всё это слышать, но тем не менее я спрашиваю:
— Как и где меня похоронили?
— Твоей матери стало плохо, твой отец её успокаивал. Они не смогли присутствовать на похоронах. Но «твоё» тело захоронено в Лейк Вью.
Киваю и ему, и самой себе, хотя эта информация никогда мне не понадобится. Где-то на кладбище в Сиэтле, в Лейк Вью, стоит надгробие с моим именем и датой моей смерти. Получается, теперь у меня больше нет прежней фамилии. Для всего остального мира за пределами Харкнессов я мертва. Даже для собственных родителей.
Тревога, страх и отчуждение борются между собой, пока не смешиваются в один отвратительный химический состав.
— Уходи, — снова говорю я, чувствуя, что вот-вот сорвусь. — Уходи из моей комнаты. И не показывайся мне на глаза до того момента, когда мы поедем к Нейту. До тех пор я не хочу тебя видеть.
И Гай действительно больше не сказав ни слова, оставляет меня одну.
* * *
Нейтан Блэквуд, несмотря на свою ужасную долю в детстве, благодаря работе в мафии живёт в одном из лучших районов Сиэтла — на Куин Энн Хилл. Это холм, считающийся самым высоким в городе. На его вершине расположен парк Керри, откуда открывается потрясающий вид на центр Сиэтла, застроенный небоскрёбами, и залив Элиотт. Вдалеке виднеется гора Рейнир. Я знаю, что район разделён на две части — на Верхнюю и Нижнюю. Наверху расположены дорогие рестораны и бутики, а внизу недорогие кафешки и модные магазины. Нейт проживает на Верхней части.
Я вылезаю из автомобиля прежде, чем Гай успеет обойти его и открыть мне дверь. Мне не хочется давать ему шансов пытаться загладить вину своим галантным поведением или чем-либо ещё. Каждый раз глядя на него, я вспоминаю убитых горем родителей, потом и свой план. Так что у меня нет желания как-то ему потакать.
Двухэтажный дом стоит на вершине холма, собирая всеобщее внимание горящими в стенах окнами и весёлыми воплями. Музыка грохочет, вокруг дома столпилась молодёжь. Странно не видеть в такой важный для парочки момент их более взрослых родственников. Но если Нейт однажды уже признавался, что рос в приюте и не имел родителей и близких, у меня всё же остаются вопросы к Монике. Мы проходим по лестнице наверх, входим через открытую дверь в дом.
— О, какие люди! — кричит какой-то парень, едва не грохаясь со второго этажа прямо через перила. — Твою мать, это же Гай Харкнесс!
