Даррен подходит и трогает его руку, а затем тут же отдергивает пальцы.
—Он горячий, словно уголь…
—Жив он, или мертв?
Я чувствую, как мое сердце колотится от волнения. Это будет к лучшему, если он мертв. Я сделал все, что мог.
—Отойди,— говорю я Даррену и сам трогаю кровоеда. Он действительно очень горячий, и если у этих тварей есть сердце, то оно совершенно точно не бьется.
—Сожгите и закопайте,— говорю я, втыкая нож в стол.— Видимо кровоеды все-таки врут.
Я разворачиваюсь и иду к выходу. Чувствуя, что с каждым шагом, с моих плечей словно бы спадает груз, который я сам на них навесил.
Открываю скрипучую дверь.
Нужно сегодня провести время с Лили. Говорят она скучает по матери, капризничает. Что же, дитя ни в чем не виновата. Ребенку нужна ласка, нужна забота… Новая мать, которую я подберу для нее на отборе, должна быть не хуже чем Элис. Она должна полюбить ее.
Делаю несколько шагов и слышу странный шипящий и булькающий звук из камеры. Как будто воду плеснули на раскаленное железо.
За звуком следует оглушительный вопль кровоеда.
—Младенец от крови дракона!
20
Элис
—Какое очаровательное создание,— говорит он, неужели кто-то ошибся, и вместе с падшими женщинами, отправил в монастырь настоящего ангела?
Я дрожу всем телом. то ли от холода, то ли от страха, уперевшись взглядом в эмблему инквизиции на его груди. Пытаюсь вырваться, но он мягко, но крепко держит меня за плечи, не давая возможности сделать это.
Я погибла.
Мне же говорили не показываться на глаза этому человеку… Ну почему я не смотрела по сторонам, когда это было так важно? Ноги начинают дрожать и я зажмуриваюсь пытаясь отогнать от себя леденящий страх. В ушах шумит, словно в них попала вода, а сердце колотится как бешеное.
Я видела инквизиторов раньше только издали. Суровые люди с безразличными глазами, которым лучше всего известен язык боли. Дважды я видела их на публичных казнях, где мне, как жене князя было необходимо присутствовать. И каждый раз мне снились эти ужасные люди, хладнокровно отнимающие жизнь у осужденных на казнь. Просыпаясь, я молилась, чтобы судьба никогда не свела меня с одним из них…
Я пропала, пропала… ЧТо же делать?
—Пожалуйста, пустите,— говорю я не открывая глаз.— Мне нужно идти.
Он мягко смеется, словно я сказала что-то невероятно забавное.
—Куда тебе идти здесь? Ты уже пришла, куда тебе нужно, девочка. ИЛи я не нравлюсь тебе? Неужто я хуже настоятельницы Крессиды? Или может быть, тебе по вкусу мать плантина с ее скверным злопамятным характером? Ну-ка открой глаза.
Я повинуюсь и смотрю на него. Его светло-карие глаза смеются.
—Ну, не так уж страшно, верно? Если я отпущу тебя, ты не станешь убегать?
—Я не стану.
Да и куда мне бежать здесь?
—Вот как славно! Посмотрим, можно ли тебе верить.
Он отпускает руки и я остаюсь на месте. Но мне кажется, что сейчас я упаду.
—Как тебя зовут? Меня вот зовут инквизитор Аластер Блэйк. Ты можешь звать просто Блэйк.
—Элис. То есть, пока никак. Это мое старое имя, а новое я еще не заслужила.
—Без твоих слов понял, что не заслужила. Иначе бы не было того блеска в глазах, что я вижу. Таких как ты, я особенно люблю. Хрупкое тело, нежные черты лица. Даже твоя мальчишеская прическа тебя не портит. Хотя я бы предпочел длинные золотые кудри… Проклятье… Старая карга наплела мне, что в этот раз привезли только беззубых куртизанок из порта и лишь парочку сностных девок. Ты же похожа на маленькую сладкую фею. Знаешь, а я сегодня же сочиню про тебя стихотворение… Это будет славно! Знаешь, говорят мне это не по чину. Да и если бы кто-то узнал, что я сочиняю стихи про шлюх, меня бы расстригли и пустили по миру оскопленного и посрамленного. Слеза, видишьш ли, из трех капель на нашей эмблеме мне ближе всех. Наверное поэтому меня все время тянет рифмовать. Иногда сижу и рифмую пол ночи, а наутро встаю с разбитой головой. И стихи у меня получаются, до боли слезливые. Особенно после того, как весь день работаю на допросе с каким-нибудь грешником. Вот скажем вчера, придумал стихотворение. Хочешь послушать?
Говоря это, он берет меня за руку и ведет в кабинет настоятельницы Крессиды. Я не слушаю его и лишь лихорадочно обдумываю, что мне делать. Стоит ли мне кричать, что есть сил, или наоборот нужно поддаться, подыграть ему… Поддержать странный разговор, что он затеял.
—Ну так что? Хочешь?— спрашивает он, закрывая дверь.
Только теперь я осознаю, что здесь я одна, с этим человеком, наедине, и он может делать со мной все, что ему угодно.
Я кошусь на приоткрытое окно, лихорадочно прикидывая, упаду ли я в воду, или на камни, если прямо сейчас выпрыгну. В голове шумит сердцебиение и горло сдавливает от страха.
—Мы же договорились с тобой, что ты не будешь бегать, а я не буду тебя держать,— перехватывает он мой взгляд.— Если ты сиганешь отсюда, это будет очень некрасивое окончание нашего разговора. И очень плохое начало для нашего знакомства.
—Не подходите ко мне,— говорю я сдавленно.
Он ухмыляется, оглаживает свою аккуратную бороду и усаживает свое мощное тело на плетеный стул настоятельницы Крессиды, который жалобно хрустит под его немалым весом.
—Чего они наплели тебе про меня?— спрашивает он, небрежно читая бумаги на столе настоятельницы.
—Ничего конкретного,— говорю я, невероятным усилием сделав вдох.
—Почему тогда ты трясешься, словно увидела смерть?
—Потому что мне страшно,— говорю я то, что думаю.
—Знаешь что будет завтра?— спрашивает он и тон его меняется с дружелюбно шутливого, на серьезный и холодный.
—Нет.
—Завтра ты умрешь,— говорит он и от его голоса, словно бы коркой льда покрывается мое сердце.
Я пытаюсь вдохнуть, но не могу, лишь хватаю ртом воздух, как рыба выброшенная на берег.
—Хочешь умереть?— спрашивает он и вся комната словно бы подергивается инеем.
Он берет со стола нож и ставит его острием на стол, а затем начинает крутить, придерживая пальцем.
Я смотрю на крутящийся нож и чувствую тошноту, подступающую к горлу.
—Не хочу,— нахожу я силы простонать еле слышно.
А в голове только образы моих дочерей, неужели они никогда не увидят меня?
—Тогда делай то, что я прикажу,— ледяным тоном говорит инквизитор, и подхватывает нож одновременно вставая на ноги.
—Что делать?— непослушными губами шепчу я.
—Снимай одежду.
21
Элис
