Ненавижу, ненавижу эти тупые кружочки.
Однажды, правда, я таки собралась за рекордные пятнадцать минут и даже успела добежать до метро, но, когда вошла в вагон, Люся, уже изрядно отведав спиртных напитков, перестала мне отвечать, и адрес места X я так и не узнала. В полпервого ночи я обнаружила себя на платформе, без понятия, куда мне идти: возвращаться в общежитие, работавшее в это время только на выход, было бессмысленно. В ту ночь меня спас флаер «Кофехауза», несколько месяцев гулявший по недрам подкладки пальто вперемешку с другой бумажной трухой. Там-то я и сидела до шести утра, плакала, периодически спала на руках, пуская на стол тугую нить слюны, просыпалась, снова плакала, отпивая по микроскопическому глотку поганого кофе.
Другие девчонки из нашей комнаты, кто попроворнее, не сдавались и лезли в тусовочку отчаянно, минуя связующее (лишнее) звено в виде Люси. И я могла их понять. Тусовочка эта состояла из неплохих, занятных ребят. Они носили шоперы, фотографировали друг друга на пленку, курили самокрутки, сортировали мусор, читали Вальтера Беньямина. Они говорили: «горизонтальные связи», «генезис», «бинарная оппозиция» и «дискурс». Они вели телеграм-канал про смыслы на 347 человек, открывали свои медиа и выпускали зины, у каждого из них был собственный собирательного образа подкаст с названием в духе «Все будет только хуже»– про травму, кэнсел-калча и, ясное дело, депрессию. Они ходили в театр «Практика», о чем обязательно оповещали в соцсетях, сопроводив отметку емким высказыванием: «На разрыв аорты», «Сильно», «Рыдаю». Все вышеперечисленное вызывало в нас нешуточное волнение, их авторитет был абсолютно непререкаем, мы рвались в их чатики, как не рвались в душ до момента опустошения бойлера с горячей водой. Девчонки нас, конечно, интересовали мало. А вот парни… День, когда один из тусовочки снисходил до непритязательного чмока, подвисавшего где-то в воздухе между ухом и щекой, становился таким важным и счастливым, что по уровню значимости приравнивался, пожалуй, к вручению Нобелевской премии мира. Мы без конца соревновались друг с другом в полученных приглашениях, лайках, скинутых мемах. Кажется, только и делали, что ждали, когда они позовут нас.
Но они не звали. Конечно, мы не были им нужны. Если они и удостаивали нас своим драгоценным обществом, то только ради необременительного развлечения. Что мы были для них? Молодая кровь, легкая мишень для якобы безобидных подколок и доступный секс, за которым не следовало ничего. В вопросах отношений они оперировали аббревиатурами FWB, ONS и англицизмами типа «ноу коммитмент лонгтерм рилэйшеншип», которые мы тихонечко подгугливали. Когда что-то из вышеперечисленного нам доводилось познать не из интернета, а эмпирически, было принято ныть в формате: «Бли-и-и-ин, я переспала с этим-то, че теперь будет…» За деланным негодованием стояла гордость, а также робкая надежда: «Ну, со мной-то все точно будет иначе». Но иначе не было, не было никогда.
И Люська, и обитатели 403-й так и спали периодически с ними, хороводом, по кругу, в какой-то момент придумав себе развлечение: украдкой делать фото, на которое попало бы максимальное количество экс-соителей, и слать его в женский чат. На меня лично этот перманентный обмен микрофлорой в компании наводил ипохондрический ужас. Что не помешало, правда, однажды, на чьем-то дне рождения, про него забыть. Честное слово, уже и не вспомню, как звали. Какое-то чинное имя. То ли Лев, то ли Марк. Пусть будет Лев.
До «второй базы» мы дошли прямо на общажной лестнице, после чего я удостоилась приглашения в комнату, по счастливому совпадению пустовавшую (сосед удачно уехал к тетке). Я кое-что поняла про этого крысоподобного, как впоследствии было замечено, мальчика, когда у нас все наконец случилось. После мучительно долгой, нелепой стыковки он трудился надо мной на прямо вытянутых руках, будто в тот момент не любил женщину, а отжимался или стоял в планке. Его лицо морщила гримаса, какая бывает у человека, проглотившего сырое и склизкое. Финишировать с ним у меня, конечно, не вышло, хотя, может быть, стоило хотя бы изобразить. Я об этом не думала: мешала пьяная лень. Лев, кажется, счел это за оскорбление. Сказал, что «ему не хватило динамики», за чем последовало эфемерное обещание перезвонить. На другой день он со мной даже не поздоровался. При последующих случайных столкновениях, как правило, он не мог остановить панической беготни глазенок и неконтролируемого движения рук. Динамики, к слову, в этом было предостаточно.
Думаю, именно история со Львом (?) стала для меня переломным моментом. Я просто наконец поняла, что из таких вот мальчиков-Львов разных ростовых и весовых категорий и состояла эта компания. В сущности, они только и делали, что прятались за броней своего ироничного высокомерия и воспоминаний о лучших годах их славной братии. Вот помните, когда тот-то украл из ларька ящик пива, влез в окно коменды и повесил ей трусы на люстру? А, ну конечно, не помните. Вас же тогда с нами не было.
Да больно надо. Истории их, все как одна, не обходились без, так сказать, жертвоприношения Бахусу и мелкой, несимпатичной выходки, выглядевшей подвигом лишь за счет увеличительного стекла опьянения. Прыгнуть в апрельскую Москву-реку, украсть дорожный знак, поссать в публичном месте. Скукотища, честно говоря.
В итоге я некоторым волевым усилием все-таки сепарировалась. Просто перестала с ними якшаться. Думала: не ровня вы мне. Именно так, не наоборот. Конечно, я надеялась, что мое неучастие в их жизни станет хоть кому-то заметно, но им было все равно. Все равно впоследствии стало и мне, и скучала я только по одному – теплому зерну пленочных фотографий, на которых мы весело пьем, смеемся, обнимаемся и будто бы даже любим друг друга. Под этими фото мои бывшие оставшиеся на малой родине одноклассницы писали, что я «богемная». Это мне очень льстило.
С тех пор больших компаний я сторонилась. Они все при ближайшем рассмотрении казались мне больным созависимым сообществом с жесткой вертикальной иерархией, рождающей сплетни, конкуренцию, интриги и недосказанность. Судя по тому, что рассказывала Люся, которая уже третью смену безуспешно пыталась стать своей в вожатской системе «Буревестника», система это ничем не отличалось от других.
Домыслы подтвердились, когда, поддавшись на надоедливое канючание подруги, умевшей как никто давить на мое чувство вины, я таки вышла в буровский свет. Мой функционал стал мне понятен сразу же, едва я сказала привилегированному спортивному классу «привет». Смейся моим шуткам, отсвечивай да помалкивай. Привыкшая быть звездой Люся выглядела заметно бледнее на фоне девочек из «Буревестника», и ее хохотливые истории не помогали. Она то и дело неуместно влезала в их разговор в формате: «Это фигня! У нас в “Чайке”…» Спустя час наблюдений за тем, как мучительно тяжело она тянет ношу души компании, преимущественно вульгарно матерясь и рассказывая какую-то похабщину, мне даже стало ее жалко.
Довольно быстро выявилось и Люськино увлечение Костяном, вожаком буровской белокостной стаи. Я украдкой разглядывала этого невысокого коренастого парня и все не могла взять в толк, на что же польстилась обычно избирательная Люся. «Кого ебешь, кого хоронишь?»– сказал мне при знакомстве Костян, улыбаясь. Было заметно, что сентенцию эту он долго хранил в ожидании случая эффектно ввинтить в разговор. Я искренне не знала, что ответить, но Люська уже рассыпалась таким звонким смехом, что отвечать стало будто бы и не нужно. Она как-то окончательно и бесповоротно включила режим влюбленной дуры. Стеснявшаяся своего простоватого имени, представилась Костяну Милой, то и дело обращалась к нему с расспросами, на которые не ждала ответов, потому что отвечала сама, забывала сказанное минуту назад, перекидывала ногу на ногу, с простодушным бесстыдством садилась к нему на колени, а он периодически от души шлепал ее по жопе, отчего она повизгивала, восторженно рдея. С одной стороны, зрелище было не очень приятным. С другой, каждую секунду этого докучливого кокетства я восхищалась ее умением показывать чувства – честно, открыто. Не так, как делаю я.
