–Так, ну сейчас-то мы и узнаем, кто из вас настоящий журналист. Ручка есть с собой?
Люська с такой готовностью заорала: «Да! Да! У меня!»– что я чуть не оглохла. Естественно, это совпадение не могло не обратить на себя внимание, и я моментально почувствовала укол ревности, будто наличие ручки в сумке и вправду делало человека настоящим журналистом. Хотелось по-детски обидеться, но словно было не на кого и не за что – в общем, хотелось по инерции.
Вино открылось. Оно оказалось кислым, с легкой горечью.
Люське я так ничего и не рассказала.
Ни тогда, ни потом.
Буревестник
Лагерь «Буревестник» находился от «Чайки» совсем недалеко, метрах в двухстах. Потерявшие краски вывески часто ставили людей в тупик и заставляли путать два лагеря, хотя, кроме птичьих названий, общего в них не наблюдалось. «Чайка» была вся из себя отремонтированная, сверкающая новым пластиком, с полным форшмаком детских развлечений: игрушками, баскетбольным полем, даже кинотеатром. «Буревестник» же в силу статуса спортивного лагеря концепцией напоминал детскую тюрьму: здесь мыли рот с мылом за обсценную лексику, держали подушки на вытянутой руке перед сном, вставали в шесть утра, ежедневно бегали десятикилометровые кроссы, отжимались до потери сознания, а кровати застилали так, «чтоб монетка отскакивала».
Как-то на пляже буревестниковские вожатки влезли в наш с девчонками разговор. Обсуждались лайфхаки по укладыванию и экспресс-засыпанию детей, которые никак не могли угомониться после дискотеки. Кто-то советовал отнимать телефон, кто-то мазал детям кончик носа «звездочкой», мятный дух которой не давал глазам оставаться открытыми. Девчонки из «Буревестника» слушали это с изумлением. Потом одна сказала: «Ни фига себе, а у нас сами вырубаются за секунду». Мне они тогда сразу не понравились. Чего говорить, я их просто побаивалась. Все как на подбор высоченные, загорелые, атлетичные, перманентно в режиме легкой хищноватой агрессии, как бы невзначай демонстрирующие свои бицепсы и прессы.
Мне было тяжело смотреть на спортивные матчи между нашими лагерями – сама их идея казалась в корне неправильной. На фоне натренированных, свободолюбивых, дерзких уличных бойскаутов из «Буревестника» наши парни выглядели откровенно пентюховато и хило, проигрывая с чудовищным разрывом в счете – не важно во что: футбол, волейбол или какой угодно другой бол. 5:0 в пользу «Буров» считалось вполне достойным результатом. Кубышке с ее внутренним совком было на концепцию плевать. «Главное не победа, главное – участие»,– повторяла она бессмысленную ложь, произносимую обычно в утешение неудачникам.
Однако не только спортивными состязаниями роднились наши лагеря. Конечно, любая нормальная вожатка из «Чайки» мечтала затусить с чуваком из «Буревестника». Шансов у «чаек» было откровенно мало: чтобы обратить на себя внимание, нужно было примелькаться в «буровском» свете, а он кардинально отличался от света привычного – такого, в котором обольщение строится по понятным правилам флирта и изобретательности в одежде. Местные ребята тусовались, конечно, в «Акварели», но делали это как-то более скромно, куда активнее сублимируя энергию в марафоны, пинг-понг-турниры и армрестлинг. Короче говоря, ради новых знакомств надо было, зажмурив глаза, полюбить всю эту унизительную физкультуру, к чему я в отличие от Люськи совсем не была готова.
Причина была простой: я ненавижу спорт. Ненавижу искренне, с того самого дня, когда завершилась моя карьера художественной гимнастки.
Что такое «резерва»?
[флешбэк о том, почему я ненавижу спорт]
Выезжали всегда с запасом – мало ли что. Хорошо, если маршрутка, а не троллейбус: старые там все какие-то, недобрые, скучные. А «шестерка» останавливается удобно: можно выиграть минутку-другую дворами, что от улицы Фиолетова, наискосок. Я раньше говорила не «Фиолетова», а «Фи! Туалетова», помнишь? Помню-помню, ты под ноги смотри, опять изгваздаешься. Достала из сумки булочку, наскоро приладила кружок «Докторской», сунула в руки, не глядя. Кушай, кушай.
Ба, а что такое «резерва»? Да куда ж ты с пакетом-то в рот суешь! Какая еще «резерва»? Ну вон, написано же: «Школа олимпийского резерва». Я показала на вывеску, под которой впервые оказалась, когда еще не умела читать.
А читать-то я, надо сказать, поздновато научилась. Просто так вышло, что шпагаты с «флажками» дались мне гораздо раньше алфавита. Стали моей, так сказать, главной формой бытования. Слава богу, хоть к шести годам родители смекнули – мол, безобразие, мол, непорядок, мол, давайте принимать меры. И приняли. Накупили всякого в магазине «Умный ребенок»– ребусы, прописи, математические тетради Бененсона. На этом и сложили полномочия, побежав по своим взрослым делам и передав ответственную миссию в руки ба. Ба развивать мою эрудицию не рвалась: она честно разрывалась между гимнастикой, запоями супруга, дачей и походами на рынок. А потому занятия наши были бессистемными и результат давали соответственный, как плохо нарезанный оливье.
Короче, да. К окончанию пятого класса мир за пределами квадрата гимнастического ковра оставался для меня terra incognita. Ба не особо поощряла тягу к знаниям, больше всего ее волновал вопрос моего питания, в сущности главный в ее жизни вопрос. Поэтому она лишь отмахнулась и попросила, что просила всегда,– закрыть рот и есть молча. Но я не сдавалась:
–Ну скажи, скажи, скажи-и-и-и.
–Школа олимпийского резерва – это школа, в которой готовят будущих олимпийских чемпионов.
–А зачем?
–Не чавкай. Чтобы отправить их на Олимпиаду.
–А я тоже поеду?
–Если будешь трудиться. И если не будешь говорить с набитым ртом. И будешь хорошо учиться.
Условий было слишком много. Мне это не понравилось.
–А учеба тут при чем?
Ба не была готова к такому натиску, поэтому отделалась привычным «надо», по умолчанию завершавшим наши с ней дискуссии. Потом все-таки сказала:
–Ну смотри. Поедешь ты в Америку, надо же тебе там будет разговаривать?
–Ну… а математика зачем?
–Деньги считать.
–Но есть же калькулятор.
–Ешь давай, до тренировки семь минут.
–Ба, а че такое ГБУАО?
–Господи помилуй, а это откуда?
–Ну вон же, на вывеске. Гбуао, гбуао, гбуао-о-о-о-о.
–Государственное бюджетное учреждение Астраханской области. Это аббревиатура,– ответила ба и, кажется, пожалела о новом поводе для очередного раунда вопросов.
Но вместо «аббревиатура» яуслышала «дура» изахихикала. Мне бы с ней так вечность сидеть – дуть в термос, препираться. Только у судьбы были другие планы.
–Ну зачем же вы ей хлеб даете, Татьяна Дмитриевна? У нас ведь живот уже растет.– Из-за спины ба показалась Эльвира Равилевна. Она всегда так говорила, собирательно. У нас ножки не гнутся, мы не стараемся, наше поведение оставляет желать лучшего.
