Я знала, что изнаночный шов жизни зачастую выглядит куда уродливее нарядной вышивки напоказ. Знала, что делать выводы по соцсетям – это как смотреть в микроскоп с дефектом линзы. Знала, как работает спасительная анестезия лайков – простого и понятного мерила социального одобрения. Все я это прекрасно знала, но в предложенную картинку поверила безоговорочно.
Слежка в метавселенной закончилась, лишь когда моя задница заныла от сидения на камне. Я побрела к лагерю, и уже у самого входа мы встретились. Пройдемся? Сама не знаю, зачем предложила: проявлять инициативу не хотелось из принципа, да и о чем говорить в связи с открывшимися обстоятельствами, было неясно. Антон ответил: «Давай, только недолго». А потом спросил: «А разве нам можно сегодня общаться?»– «Ну, если очень хочется»,– разрешила я.
Мы шли в тишине, потом он, будто все еще сомневаясь в возможности разговаривать, жестом предложил сесть на скамейку. Я продолжала молчать и бесцельно рылась в своей сумке, будто искала там тему для беседы.
–Ты знаешь, Вет, такое дело. Все сказать хотел, но не решался…
С печальной ясностью в голове пронеслось: «Сейчас скажет: давай, типа ничего не было».
–Короче, это… Я ведь женатый.
–М-м-м…– Я поджала губы и покивала, якобы с легким осуждением, а на самом деле втайне радуясь, что это обстоятельство открылось еще вчера благодаря моему варварскому ноу-хау. Подготовилась, так сказать.
Повисла пауза, в которую как раз просилось упоминание моего грядущего замужества.
–Чего кольцо не носишь тогда?– (Я не смогла рассказать.)
Антон засмеялся:
–Блин, это долгая история.
–Да я не тороплюсь.
–Короче, я однажды с бомжом подрался. Травмировал руку…
–А дальше что?
Антон тяжело вздохнул:
–Ну как что… Палец отрезали. Вместе с обручалкой.
–Тьфу, дурак.
–Да ладно тебе.
–Понятно.
–Веришь?
–Не-а.
–Никто не верит, ты представляешь?
–Представляю.
–Ну и чего же нам с тобой теперь делать?
–А ты что хочешь?– (Надо же, как иногда могу!)
Антон закурил и выпустил дым через ноздри. Давно заметила за ним эту привычку: дымить носом, когда напряжен.
–Я хочу проводить время с тобой. При этом не хочу ставить под удар свою нормальную жизнь.
Обычно в такие моменты я успокаиваю себя тем, что возню нехороших мыслей типа «Вот урод» устраивает не сердце, а миндалевидное тело в мозге, то самое, отвечающее за страхи и эмоции. Я всеми силами протестую: «Как же тебе, миндалевидное тело, не стыдно? Посмотри вон на префронтальную кору – какая она искусница в вопросах рационального». Молодцы, конечно, эти популяризаторы науки – ловко своими книжками снимают с нас ответственность и субъектность. Мол, никакой ты не хозяин жизни, хозяева – нейроны в твоем мозгу.
После, услышав «Давай, что ль, сегодня ко мне», я ожидаемо поплыла. Чёртовы нейроны. Ни стыда перед Вадиком, ни чувства вины перед ней, одно лишь предвкушение встречи. И ходишь потом совершенной дурой – никого не слушаешь, улыбаешься песням, заглядываешься на небо.
Как же я это люблю.
* * *
О своих прямых обязанностях я вспомнила лишь к дискотеке. Сначала дала девчонкам задание выбрать книжку на чтения. Канючили «Сумерки», но я отвергла ее, спросив: «А чего уж тогда не “50 оттенков серого”?» (покрасневшие щеки, некуда деть глаза).
Маша предложила компромисс в виде «Грозового перевала»: «Между прочим, Белла из “Сумерек” читала эту книжку!» И была поддержана Катей. Сказала: «Норм тема, это про дворянскую телку, которая застэнила нищеброда». Смысл слово «застэнила» яуточнять не стала, чтобы не ронять авторитет прогрессивного педагога.
Болтая с девчонками, я заметила Юлю – ту самую, с мужским шампунем. Она была единственной в девичьей комнате, не принимавшей участия в разговорах, чем-то сосредоточенно занимаясь у себя на кровати. Я подошла ближе и увидела, что она кромсает ножницами концы джинсов.
Я кивнула на край матраса, глазами спрашивая, можно ли присесть. Юля пожала плечами.
–Что делаешь?
–Штаны режу.
–Зачем?
–Просто.
–Да ладно!
Юля отложила ножницы, мотнув головой в сторону пустой кровати. Та принадлежала Марине, давно успевшей стать самой популярной девочкой лагеря. И главной булли вместе с тем.
–И чего она?
–Сказала, что у нас джинсы с Петей одинаковые.
–И?
–Ну, типа, я пацанячьи ношу.
–Так, может, это он девчачьи носит!
Юля только вздохнула.
–И что ты теперь собираешься делать?
–Бахрому.
Я вышла в вожатскую. И, едва отыскав косметичку, которую Люся, конечно же, не положила на место, вытащила оттуда маникюрный набор. Вернувшись в спальню, я протянула ножницы Юле:
–На, они поострее.
Юля посмотрела на меня удивленно и с долей недоверия. Поколебавшись, все-таки взяла.
–Ну, как тебе день молчания?
–Да нормально, я привыкла,– ответила она, не отрываясь от штанов.
–В смысле?
–Да дома тоже говорить особо не с кем.
–Как это не с кем?
–Ну, бабушка в Липецке, а папы дома почти не бывает.
–Работает много?
–Ага, в трех магазинах охранником. Кредиты у него…
–А друзья у тебя есть? Во дворе или школе.
–Не-а.
–Почему?
Юля слегка оживилась:
–Ну, девочки у нас все просто кринжухи. А мальчики издеваются. В тетрадь харкнуть могут. Один в этом году волосы мне обрезал.– Она показала на коротенький хвост.
Я долго подбирала слова – так, чтобы они не прозвучали словами «с высоты лет» инесли хоть сколько-нибудь тепла.
–Ты не поверишь мне, наверное, но это правда: просто знай, что через несколько лет все это не будет иметь значения.
–Какая разница? Сейчас-то отстой.
–Да это понятно. Но отстой переживается легче, когда знаешь, что он закончится.
–И вам помогло?
–Ну…
–Да что вы вообще знаете про отстой?
–Много чего! Мне мама ноги брить не разрешала, и парни надо мной смеялись. Выкладывали в школьный паблик коллаж из моих фоток и крема для депиляции. Говорили, что я тупая, и чморили за поношенные вещи старшей сестры. И валентинки я сама себе отправляла на четырнадцатое февраля. Короче, я очень даже знаю, что такое отстой.
