Годы на роли второго пилота в Люсином экспансивном соблазнении парней на вечеринках породили между нами крылатое выражение: «Свали, только по-тихому». Она прямо так и сказала мне однажды, застолбив после долгих окучиваний в баре симпатичный вариант. И, судя по тому, как крепко Люська сидела у Костяна на коленях, она вот-вот готова была произнести легендарную фразу. Я уже думала оставить ее, решив, что получила достаточную на сегодня дозу социальных взаимодействий, как ребята предложили поиграть в покер. А это уже в корне меняло дело.
И вот почему.
И вот почему
Забиравший меня из школы дядя Витя весьма фривольно относился к родительскому наказу делать со мной уроки. Куда интереснее карт контурных дяде Вите казались карты игральные. Пара, флеш, фул-хаус, каре. Такая у нас с ним была математика.
Про дядю Витю надо знать следующее: он был мужем моей бабушки, сначала вторым, а потом четвертым. В перерыве был другой, стремительно закончившийся муж, чьего имени я сейчас и не вспомню. А также некоторые приходящие, не задерживавшиеся надолго элементы, которым бабушка на вопрос: «А супруг когда дома будет?»– отвечала: «Года через два-три, если выйдет по УДО». У них были сложные, полные драм отношения: дядя Витя считал, что своим разводом во время «отсидки» бабушка его предала. Передачками, правда, не брезговал. Как-то раз она зачем-то взяла меня с собой туда. Мы ехали на двух автобусах, электричке и такси, толкались в очереди часов пять и лишь сорок минут общались с дядей Витей. Дядя Витя болтал со мной куда охотнее, чем с бабушкой, приняв от нее пакет мятых карамелек без энтузиазма. «Денег нету, Виктор»,– говорила бабушка, смутно чуя укор в дяди-Витиных вздохах. Когда бабушка отошла, дядя Витя зачем-то уточнил, чем меня кормили сегодня на завтрак. Я честно ответила, что кормили меня колбасой, сыром и шоколадной пастой. Дядя Витя опять вздохнул о чем-то и зажевал конфету, осторожничая в силу отсутствия должного количества зубов.
(На самом деле ничего из этого не произвело на меня такого впечатления, как начальник дяди-Витиной тюрьмы. На красной спортивной машине, в шубе, черных очках, с палкой-посохом, он был похож на появившегося из стылой мглы Гендальфа и 50 Cent'а одновременно.)
Потом дядя Витя вернулся. И снова зажил вместе с бабушкой. Периодически он, не находя partner in crime в нашей праведной семье, привлекал меня для всякого рода безобразий: читал мне матерные частушки и учил играть. Не знаю, сколько бы длилась наша странная дружба, но брошенная как-то в телефонном разговоре с одноклассницей фраза «Да он тот еще фраерок» (сплетничали про новенького) не встретила родительского одобрения. Так дядя Витя больше не составлял мне компанию из школы до дома, а уроки я начала делать сама, списывая с решебника.
Карты с тех пор я не разлюбила – поигрывала, когда было с кем. С кем, надо сказать, было редко: общажный покер если и случался, то превращался в шалман-базар. Все жадничали на входном банке, играя на неинтересные сто рублей, без которых, ясное дело, не было ни ощущения риска, не желания победить. Больше галдели не по делу.
Так что инициативу «буревестников» явосприняла с энтузиазмом. Спросила только: «На что играем?»– «А на жопу Милкину и играем»,– ответил Костян и широкорото захохотал. Я ничего не ответила, посмотрела на Люсю с лицом типа «Серьезно?», а она потупилась как дурочка, мол, ну такой он у меня, шутник.
Мы начали. Я, Люся, ее краш Константин и две какие-то девицы, для которых Константин, кажется, тоже был краш. Будет неправильным назвать этот бой равным. Буровским ребятам все-таки куда лучше давались бег, прыжки в длину, забрасывание мячей в кольцо – понятные состязания без психологического прессинга и блефа. Короче, девицы вышли довольно быстро. Так мы и остались втроем. Я, Костян и Люся, которая за годы общежитского картежничества так и не перестала играть агрессивно-бездумно и не придумала лучшего блефа, чем спрашивать: «Ой, а что делать, когда на руках четыре короля и один туз?» На нее я особо надежд не возлагала, но Костяна обязательно нужно было красиво и основательно обыграть. Шибко понтовался он жонглированием словечками типа префлоп и бэкдор. Хотя играл, зараза, неплохо. Из всей компании нашего так называемого казино на покрытом клеенкой пне он был единственным, за кем хотелось наблюдать: рисково и всегда оправданно повышал. Периодически Костян начинал дергать ногой, часто дышать, широко открывать глаза – так, что было видно, как зрачок поглощает радужку. Из этого я пыталась вывести какую-то поведенческую закономерность. Увы, безуспешно.
Мне не особо везло в тот день. Червы шли, когда не надо, зато не к месту приходили в кон, где собирался пиковый флеш. На старте мне часто попадалось несвязное разномастье, а после вскрытия карт из чужой «руки» посмеивалась нужная для стрита шестерка. К двум часам ночи явно заскучавший за нашей ровной игрой Костян провозгласил: «Ол ин» ивыдвинул на середину конусообразную гору пластиковых крышек. Я долго-долго его разглядывала: глаза, лицо, руки. Потом смотрела куда-то вдаль. С зыбким намеком на старшую карту делать больше было нечего.
Игра достигла волнительной кульминации, когда мы продолбали все – поставленные и утроенные деньги, ящик пива, три вина, Люсины наушники. Тогда Костян сказал нам, что мы можем отыграться, если дадим в безвозмездную аренду «Буревестнику» нашу диджей-установку на несколько дней. Так самодовольно сказал, что не согласиться я просто не могла. Люська в тот момент ахнула, совсем не деланно, по-настоящему. Я ахала внутри и думала лишь о том, что до конца смены оставались считаные дни и лишить детей трех драгоценных дискотек было бы чудовищным свинством. О том, как инсценировать пропажу установки, я даже и думать не начала. Но пути назад уже не было.
Это был ужасный, ужасный кон. Настолько, что я даже начала представлять, как буду звонить Вадику и клянчить у него деньги на новую установку, которую неведомым способом нужно будет за сутки доставить в наш Богом забытый поселок. Причины переживать у меня действительно были. Двойка червей и пиковый валет в стартовой руке – так себе мэтч, чего уж. На столе уже лежали шестерка треф, десятка бубен и еще что-то, уже и не вспомню, никак, ну никак не годившееся. А потом Костян вытащил ее – медленно-медленно вел ребром карты, будто стирая со стола пыль. Сторона с голой блондинкой в неприличной позе наконец послушно легла лицом к столу, блеснула глянцевым заветная двойка. Мы чекнули, и следом легла – вторая. Не блондинка (там уже была, кстати, рыжая). Двойка. Я чуть не заорала.
После моей триумфальной победы Костян умыл руки, оставив нас с Люсей вдвоем. Пошипел нечленораздельно, на мате. Что-то про везение и женскую интуицию. Люся связала проигрыш Костяна с его потенциальными успехами в личной жизни, о чем немедленно сообщила, выразительно на него зыркнув. О картах она тогда, конечно, особо не думала, а потому без конца мне ими светила (там уже собрался уверенный стрит). Я долго смотрела на выпавшую мне жидкую пару и в 3:37 утра повторила за Костяном, сказав «ол ин». Услышав, Люся не поверила: долго всматривалась в стол, шумно сглотнула, потом все-таки уравняла ставку. После вскрытия она с ногами залезла на скамейку, все повторяя: «Я победила! Я победила! В первый раз в жизни! Костя, ты представляешь?»
