–Тебе, Нина, на конкурсе поэтов надо выступать,– сказала я, как мне показалось, с ехидцей.
–Че, правда?– искренне отозвалась Нина.
–Конечно, правда,– заверила я.
В этот момент Люся посмотрела на меня и через секунду одиноко захохотала. Это было удивительное чувство, сравнимое с хрустом треснувшей под ботинком корки льда по еще холодной весне.
Тронулось, надломилось, прорвалось.
Наконец-то.
* * *
Дурных стихов простить нельзя, я знала это наверняка. Но в предложенных обстоятельствах как будто и можно. Благодаря им-то мы с Люськой наконец вспомнили, как было раньше, когда мы читали мысли друг друга, знали наперед, чем закончится фраза, еще в ее начале и раздражали окружающих своим идиотским смехом, причины которого известны лишь нам двоим.
После нашей поездки на крыше мне срочно захотелось ей все про себя рассказать – про Вадика, Антона, мои к ней противоречивые чувства. Без страха зависти и упреков с ее стороны. Поэтому той ночью после отбоя мы проигнорировали общий поход в «Акварель» иустроили свою собственную вечеринку на море с красненьким. Я разливала его по украденным из столовой кружкам для чая и вспоминала: акогда мы с ней в последний раз вот так просто, без цели, незачем? Непростительно давно.
Красненькое быстро развязало Люсе язык: всадив полбутылки, она грустила о том, что смена перевалила за экватор, а с ней так и не случилось ни одного любовного приключения.
–И на хера я сюда вообще приехала?
–Как на хера? Детей воспитывать.
–Ой, я тебя умоляю.
–Ну окей. Практику закрыть.
–Практику закрыть я и в библиотеке с книжками вонючими могла.
–А чего вонючими-то?
–Хуенючими!– предсказуемо ответила Люся.– Да какая разница! Короче. Мне срочно надо с кем-то замутить,– сказала она и утерла нос совсем по-детски.
«Замутить» было любимым Люськиным словом. Она все время мутила, подмучивала, примучивала.
–Тут не с кем,– мрачно отозвалась я.
–Это да,– ответила Люся и в качестве подтверждения рассказала, что узнала о мужской части взрослого состава «Чайки».
Досье выходило не самым радужным: парни в «Чайке» были сплошь неликвид. Игорь из четвертого отряда был уже занят кем-то из вожаток, фельдшер Серго – «вечно с кислыми щами», у Андрея из шестого пахло изо рта, а Володя из десятого «одевался как обсос». Ему, кстати, был подарен шанс, которым он весьма неэффективно распорядился: пришел на свидание с букетом свежесодранных зонтиков борщевика, от которых у Люси руки пошли волдырями.
Вердикт был таков: не надеяться на «Чайку» ипопытать счастья в «Буревестнике», соседствующем с нами спортивном лагере.
–Погоди, а этот с кухни? Как его там… Никита.
–Ви, ты че? У тебя глаза где? Он ж по Нике сохнет.
–Да?
Люся ответила известной рифмой.
–У тебя там радар, что ли, встроен?
–Никакого радара не надо, если увидишь, как он на нее на дискотеке пялится.
–А Антон?– спросила я наконец самым безразличным голосом, на который была способна.
–Да, вроде ровный тип. А че?
–Ну, видишь, есть же нормальные.
–Здрасьте, приехали. Он же женатый.
–Откуда знаешь?– уже настоящим, искренним голосом спросила я.
–Да девки говорят.
Девки, значит, говорят.
–Ну допустим. А вот чисто теоретически. Ты что, не можешь замутить с женатым?
–Во-первых, на хер мне это надо? Во-вторых, правило трех «ж»– жирный, жестокий, женатый, сто раз ведь обсуждали. В-третьих…
Она замолчала, словно все-таки немного боролась с собой, но потом сказала:
–Фу, нет, конечно!
–Почему «фу»?
–Ну блин. Это неправильно.
–И что?
–Ну как «и что»? Он же от жены все равно не уйдет.
–Откуда ты знаешь?
–Блин, Ви, че пристала, знаю, и все.
–Представляешь, в Средние века Священный синод не разводил мужей и жен в случае, если они друг другу изменяли,– сказала я в попытке сменить тему, но, кажется, сделала только хуже.
–И че?
–Да не, ниче.
Распереживавшись, что проявила чрезмерный интерес к вопросу, я замолчала и подняла глаза на Люсю. Море явно пошло ей на пользу. Стала еще острее, свежее. Даже загорела благородно – цветом пергамента, а не курицей гриль.
–Ты такая красивая,– сказала я, кажется, впервые в жизни.
–Да это я схуднула тут просто. Вчера в медпункт зашла и взвесилась. Минус три килограмма,– отмахнулась Люська.
Раньше подобная новость могла выбить меня из колеи на пару дней. Раньше. Но не сейчас.
Я думала о другом. Люсины суждения меня успокаивали и ужасали одновременно. Успокаивали, потому что она явно не претендовала на Антона. Ужасали, потому что, раскрой я правду, она наверняка меня бы осудила.
–Слушай, я тут давно собиралась, но что-то все никак…
Глаза Люси вспыхнули в предвкушении, как лампочки перед антрактом. Я выдохнула и произнесла наконец:
–Скажи честно, ты че, торчишь, что ли?
Не знаю, как это вышло, не спрашивайте, но эти слова про найденный в чемодане зиплок вытолкнулись подсознанием куда быстрее и опередили признание в порочной связи.
–Не поняла…
–Ну, травку куришь?
–Э-э-э-э… чего? Какую травку?
–Да я у тебя в вещах увидела… ну это… пакетик с серой штукой какой-то, маленький.
Люся совсем не фальшиво нахмурила лоб, пытаясь вспомнить. А спустя минуту расхохоталась:
–Вет, ты реально подумала, что это гаш?
–Ну да.
–Ну я с тебя выпадаю, конечно!
Она еще долго истерически смеялась, прежде чем отдышаться и уже по-человечески сказать:
–Это камень из почек, который я выссала три месяца назад!
Я ахнула. Люся продолжала ржать.
–Господи, ты зачем его хранишь-то?
–Врач сказал для исследования оставить,– ответила она. А потом, прищурившись, добавила:– Ты мне лучше скажи, зачем в чемодан мой залезла? М?
Я подумала тогда: ну все, теперь отступать некуда, точно расскажу. И показала на пустой стакан, мол, налей сначала, объясню. Однако на второй бутылке металлически сверкнувший в Люськиных неумелых руках штопор не выдержал, жалобно напоследок звякнув. Тогда мы пошли в «Акварель» кнашим – попросить другой. Встретивший нас Антон изъявил желание открыть сам. И не просто так, а ботинком. Больше чтобы повеселить народ, чем открыть, на самом деле, я это уже про него понимала. Ну че, камеры протерли? Сторисы снимаете? Не преуспев в открытии вина собственной обувью, но уже войдя в раж, он отказывался признавать поражение. Любивший внимание публики Антон решил-таки довести представление до конца и сделать все по старинке – ручкой или карандашом. Письменных принадлежностей, ясное дело, ни у кого из присутствующих не оказалось, и он обратился к нам с Люсей:
