— Проходите, — мрачно сказала она
— Что даже не спросите зачем пришли? — с улыбкой попытался пошутить Забела
— Я знаю, что вы пришли забрать его, — с этими словами женщина тяжело села на стул и продолжила:
— Когда я нашла его, на нём не было рубахи, но и без одежды было видно, что парень из благородных. Мозоли на руках от оружия, а не от сохи. Хорошая обувь, породистое бритое лицо. Наши не бреют, у нас борода показывает всем, что ты мужчина.
Вздохнула и горько сказала:
— Он так был похож на моего Гоги, я не могла удержаться, я знала, что его ищут, но я заставила всех сказать, что он мой сын, особенно когда он не смог вспомнить себя.
Наказывайте только меня! —громко воскликнула женщина
— За что тебя наказывать, мами? — вопрос прозвучал неожиданно, в открывшейся двери стоял не похожий на себя Виленский и вытирал руки серой тряпицей. И его вопрос и этот дом так не подходили Виленскому, словно и вправду какой-то Гоги зашёл и спрашивает.
Ответил Забела:
— За то, что скрыла от тебя, кто ты на самом деле и не сказала тем, кто искал тебя, что ты жив.
Виленский, в этой странной одежде, с бородой выглядел так странно, что друзей постоянно посещало ощущение нереальности происходящего. И когда Виленский подошёл к старухе и наклонившись нежно поцеловал её в лоб и сказал:
— Не переживай, мами, я тебя не брошу
То у Забела не выдержали нервы:
— А жену с детьми, значит бросишь
— Какую жену? — спросил Виленский
— Ты, —барон Сергей Виленский, у тебя есть сын Александр, ты живёшь в столице Стоглавой империи и вот уже почти пять месяцев тебя разыскивают, потому что женщина, которую ты называл своей женой, попросила об этом даже императора.
Виленский посмотрел на старуху:
— Это правда, мами? Я не твой сын?
Женщина, из глаз которой катились слёзы, отрицательно помотала головой.
— Я должен поехать с вами? — спросил Виленский Забела
— Да, — ответил тот, — и мы уезжаем через четыре дня. Мы остановились в первой приграничной деревне, решишь поехать с нами, найдёшь нас там.
— Я подумаю, — сказал Виленский
Забела хотел ещё что-то сказать, но Морозов незаметно толкнул его в бок, и они вышли из дома. Во дворе на крюке висела свежеразделанная косуля.
Забела сглотнул:
— Ничего себе Виленский, шкуру с косули содрал и спокойно разговаривает, — добавил с сарказмом, — Яша, может оставим его здесь, посмотри вроде прижился, — кивнул Забела на то, что когда-то было косулей.
Морозов нахмурился и сказал:
— Силой мы его отсюда не вытащим, давай подождём. Но мне кажется его по любому надо вести домой, а там может и память вернётся.
— Ага, — сказал Забела, — только куда домой? В Москов?
— Нет, — глухо ответил Морозов, — мы повезём его в Никольский, к Ирэн.
Глава 52
Никольский уезд. Поместье Лопатиных.
— Здравствуй Ирэн, — сказал Морозов, заходя в дом, вдыхая какой-то неповторимый аромат дома Лопатиных, хлеба, счастья, детской радости.
— Здравствуй, Яша, — улыбнулась Ирэн и протянула ему обе руки.
Он взял, поцеловал по очереди каждую и, вздохнув сказал:
— Я нашёл его и привёз
Глаза Ирэн стали огромными.
— Ты нашёл Серёжу? — переспросила Ирэн, — и где он был?
— Ирэн, он потерял память и спасла его, старая крестьянка, которая незадолго до этого потеряла сына, и все эти месяцы он думал, что он охотник, Георгий.
— Где он? — спросила Ирэн. Сердце у Ирэн вдруг застучало быстро-быстро, дышать стало тяжело. Появилось ощущение, что вот он, тот самый поворотный момент, когда надо будет сделать выбор. Как будто в сказке, ответишь неверно и… голова с плеч.
— На улице, возле дома, он не стал заходить, — кивнул на входные двери Морозов
Ирэн кивнула слуге, тот подал ей шубку из голубой норки.
— Я пойду? — спросила Ирэн
Морозов кивнул.
Ирэн вышла, и не видела каким взглядом проводил её Якоб. Он как будто «кричал»: — Не уходи! Останься! Повернись! Посмотри на меня…
Но Ирэн выскочила из дома, не оборачиваясь.
Ирэн вышла, сощурилась от солнца. Морозный воздух прошёлся по щекам, окрашивая их в лёгкий румянец, пахло снегом, хвоей и пирогами.
— Наверное, Пелагея, узнав, что гости, заставила кухарку печь пироги, — подумала Ирэн.
Напротив входа в дом стоял Виленский и смотрел на то, как по поместью в дальней части, ходят люди, все чем-то заняты. Одет Виленский был в тёплый кафтан, какой носили казаки, похожий на черкесску, из-под него виднелся бешмет*
(*Бешмет — одежда в виде кафтана со стоячим воротником, часто шёлковая)
Он ей показался каким-то помолодевшим, будто бы плечи его развернулись, чего раньше не было видно в обычном его костюме. Зелёные глаза блестели на обветренном солнцем лице. Будто бы и не серьёзный Виленский, а парень, который наконец-то понял, что значит жить.
Ирэн, кутаясь в шубку, сделала несколько шагов вперёд. Мужчина повернулся. Увидел её. Сначала он смотрел настороженно. Ирэн сделала ещё несколько шагов навстречу. Теперь между ними было расстояние вытянутой руки. Она посмотрела прямо ему в глаза, и вдруг он неуверенно произнёс:
— Ирэн?
— Здравствуй, Серёжа, — сказала Ирэн
И этот большой и сильный мужчина сглотнул, сделал большой шаг ей навстречу, взял в руки её лицо и произнёс:
— Я помню тебя.
Он прижался лбом ко лбу Ирэн и… вдруг начал целовать её лоб, глаза, нашёл её губы и поцеловал, нежно, почти невесомо.
— Мама, папа, — из-за спины раздался звонкий мальчишеский голос.
Сашенька с разбегу врезался в Виленского и тот подхватил сына и подбросил его вверх.
— Папа, папа, и меня, — это уже Танюша, которую долго одевали в шубку и теперь она, опаздывая на самое главное, бежала, смешно скользя по утоптанному снегу
Виленский поставил Сашеньку и подхватил Танюшу. И теперь уже Танюша, казавшаяся толстеньким бочонком из-за шубки, взлетала весело хохоча.
Виленский встал на колени прямо на снег и обнял детей двумя руками по очереди целуя темноволосую и золотую головки.
Ирэн, улыбавшаяся и плакавшая одновременно, так не увидела, как Морозов прошёл в казарму к Никодиму, уточнил у него что-то, потом написал короткую записку, попросил передать её Ирэн и выехал за ворота, взяв путь в сторону столицы.
* * *
