Он получил депешу от Виленского, который мчался день и ночь в сторону Горного княжества с официальным посольским визитом. И ему тоже будет нужна поддержка, поэтому Морозов и собрал по всему Горному княжеству столько людей сколько возможно.
Граф Забела вместе с генералом Цициани разрабатывали операцию по вторжению, которое запланировали на день, когда флот ханиданцев подойдёт на расстояние в день пути.
Сегодня Морозов встречается одной из служанок, с кухни, очень набожная женщина, и он постарается узнать хотя бы что-то
* * *
Посольский дом Бротты в Баку
— Ты говоришь, что она жива? И что живёт в гареме Мустафы-хана? Чёртовы ширванцы. Я так и знал, что они не смогут ничего сделать.
Джон Лойсон ненавидел Ширванское ханство. Больше всего на свете он хотел вернуться в Бротту, он скучал по дождю и промозглой погоде. А из-за того, что эти хитророжие ширванцы так и не выполнили его поручения, он теперь вынужден снова заниматься этим вопросом. Иначе что он ответит генералу Лэмсдэну. Все сундуки с золотом розданы, парочку, конечно, удалось присвоить, но результата-то нет.
Скорее всего Мустафа-хан решил вести двойную игру. Неужели эта Ирэн Лопатина и вправду знает, как найти «чёрную кровь». Если это так, то и вправду очень опасно оставлять её в живых.
Всё надо делать самому. Поэтому Джон Лойсон стиснул зубы и приказал слуге принести ему перо и бумагу. Он сделает ещё один подарок Мустафе-хану, он подарит ему «троянского коня*».
(*Чтобы прорваться через оборону города, греки-завоеватели соорудили большого деревянного коня, внутри которого укрылась группа лучших воинов. После того как стоявшие на страже троянцы затащили «подарок» в укрепленный город, греки, дождавшись наступления темноты, вышли из коня и одолели удивленных воинов. С тех пор «троянский конь» употребляется в значении: тайный, коварный замысел, замаскированный под подарок)
Глава 37
Столица Ширванского ханства. Дворец Мустафы-хана.
Рано утром богатый паланкин привёз во дворец посла Бротты, Джона Лойсона, за паланкином следовал ещё один, с подарками.
Мустафа-хан и Ибрагим бек вместе принимали броттского дипломата в главном зале дворца.
— Да пребудет твоё ханство в благополучии, да продлится твоё царствование ещё сотни лет, — так начал броттский посол своё приветствие.
Когда с приветствиями было покончено, Мустафа хан задал вопрос:
— Что привело тебя в такую рань в наш дворец, Джон Лойсон?
Как и любой дипломат, находившийся в Ширванском ханстве, Лойсон понимал, что любое неосторожное слово и его голова поедет в родную Бротту отдельно от его тела. И никто в Бротте и слова не скажет, просто пришлют другого, поэтому он был крайне осторожен в высказываниях:
— Я наслышан, что вы балуете своих жён и когда увидел эту рабыню на рынке в Шемахе, то не удержался и купил её для вас. Разрешите ей продемонстрировать своё умение?
Мустафа хан, который ожидал от посла Бротты претензий в том, что он не выполнил обещание и не убил женщину, был приятно удивлён, что этого не произошло.
— Показывай, — махнул хан рукой.
Броттчанин улыбнулся и дал знак своим людям поставить второй паланкин на пол. Как только паланкин коснулся пола, из него словно яркая бабочка выпорхнула небольшого росточка девушка, в лёгких полупрозрачных шароварах, в коротком лифе, сквозь который просвечивала высокая грудь, длинные волосы были убраны наверх в высокий хвост, сам хвост был заплетён во множество мелких косичек.
Из свиты Джона Лойсона, вышли двое музыкантов, один с думбеком* небольшим ручным барабаном, а в руках другого была зурна**
(*Думбек — небольшой кубкообразный барабан
**Зурна (праздничная флейта) — деревянный язычковый духовой инструмент)
Музыканты встали чуть в стороне и зазвучала мелодия. Девушка вышла на середину зала и начала танцевать под ритм барабана. Она танцевала ракс шарки*
(*Ракс Шарки— восточный танец или танец живота)
Уже через пару минут внимание всех мужчин, находившихся в этот момент в зале, было охвачено танцовщицей. В Ширванском ханстве знали про этот танец, но танцовщица танцевала танец другой школы, это был танец халиджи, в котором немалую роль играли косы, которые словно жили отдельной жизнью и чувственный танец походил на борьбу со змеями, нападавшими на девушку.
Ибрагим бек тяжело дышал, и когда танцовщица закончила танцевать, растекшись по полу ниц перед ханом и его братом, положил руку на плечо Мустафе-хану и сказал:
— Отдай её мне, брат, ни о чём больше не попрошу.
Джон Лойсон, глядя на правителей Ширванского ханства довольно улыбался в усы.
* * *
За несколько часов до визита Джона Лойсона во дворец
Была глубокая ночь, когда дверь в комнату Ирэн тихонько отворилась. Ирэн тихо замерла на топчане, приготовившись дорого отдать свою жизнь. С ужина ей удалось оставить у себя металлическую спицу, неизвестно как оказавшуюся на подносе с едой.
Вошедший, видимо, почувствовал напряжение в комнате, потому что остановился у двери и голосом Абу Сины произнёс:
— Ирэн-ханум, это я Абу Сина, не бойтесь.
Но Ирэн и так уже увидела, что это её «ученик». В руках у старика была небольшая масляная лампа.
Ирэн вскочила с топчана, обрадованно подбежала к старику, зашептала:
— Абу Сина, я так рада вас видеть. Но как вам удалось прийти?
Старик развернул, принесённый с собой ковёр, достал из небольшой корзинки, которую принёс с собой сыр и лепёшку. Откупорил небольшой кувшин и комнату заполнил аромат кофе.
Ирэн даже прикрыла глаза, вдыхая этот аромат. Старик улыбнулся:
— Я знал, Ирэн-ханум, что тебе понравится. Но я пришёл не просто, чтобы доставить тебе радость от каффы, хотя мне приятно видеть, что даже в таких обстоятельствах ты не теряешь бодрости духа. Этим ты отличаешься от многих и в том числе, и от меня. Но давай перейдём к разговору, потому что я уговорил стражника пропустить меня ненадолго.
Старик вздохнул и продолжил:
— Помнишь, я говорил, что родом из Ханидана?
Ирэн кивнула.
— Так вот, когда-то меня так же, как и тебя выкрали ширванцы. Слава обо мне уже в молодом возрасте гремела по всему Востоку. Мне было всего двадцать лет, а я уже считался лучшим лекарем, алхимиком и состоял на службе у самого Хоссейна кал Аджара, отца Фетх Али-шаха.
Когда я попал сюда, то первым моим порывом было бежать в родной Ханидан и три раза я пытался это сделать, но каждый раз меня ловили, наказывали и в последний раз мне подрезали сухожилия на одной ноге, так что теперь я не могу быстро бегать, — усмехнулся Абу Сина, и продолжил:
