Только я скидываю с себя халат, как в ординаторскую влетает девушка с криками «помогите». На автомате бегу за ней в коридор и обнаруживаю лежащую около поста женщину. Прибежавшая за мной девушка что-то кричит, но в панике я уже ничего не различаю. На автомате начинаю оказывать помощь и, очухиваюсь только тогда, когда, по моим ощущениям, у женщины хрустнуло ребро. Или это мое сердце от страха разлетелось на куски. Черт его знает.
Но то, что женщину укладывают на носилки Потапов и врач из реанимации, это я точно вижу. И еще один, который должен был дежурить. Сволочь!
Провожаю взглядом, уносящуюся в сторону ПИТ, каталку и только, когда она скрывается за поворотом, осознаю, что это я убила эту женщину. Она была точно мертва, когда под рукой что-то хрустнуло.
– Давай, давай.
Не сразу понимаю, что это обращение ко мне. Равно как и не чувствую, что меня берут за руку и ведут в сторону учебной комнаты.
– Посиди здесь. Я скоро приду, – только сейчас понимаю, что это был Потапов.
Я не знаю, сколько я сижу в этой комнате, по ощущениям – вечность. И все покачиваюсь на стуле, как умалишенная. Кажется, еще никогда я не лила столько слез.
Мамочки, я же ее убила. Как я теперь буду после этого спокойно жить? От этого осознания, реву еще сильнее, захлебываясь в собственных соплях и слезах. Наверное, и дальше бы билась в истерике, если бы не вошедший в учебную комнату Потапов. И пусть мне плевать на мой внешний вид, но выглядеть при нем зареванной дурой не хочу, ибо стыдно.
– Ну и что за истерика? – ничего не отвечаю, ибо не могу. – Чего ты ревешь?
– Хочу и реву.
– Ну так заканчивай хотеть. Давай сюда, – берет меня за руку и подводит к раковине. Видимо, мой мозг совсем не работает, раз я позволяю Потапову наклонить меня к раковине и ополаскивать мое лицо и шею холодной водой.
Странно, но от этого действия я немного успокаиваюсь. И совсем не сопротивляюсь, когда он усаживает меня на кушетку и вытирает полотенцем лицо. От воды намочилось платье и стало неприятно липнуть к коже, но это ничто, по сравнению с очередным осознанием, что я сделала.
– Что теперь будет?
– Ничего не будет. Успокойся.
– Я много раз делала на фантоме эти манипуляции. У меня пятерка. Всегда лучше всех показывала результаты. Я что-то не то делала.
– Она умерла до того, как ты начала ее качать. Ты тут ни при чем. Это секунда. Вскрытие покажет точный диагноз, но я уже его предполагаю на девяносто девять процентов. Так что ничего не будет, – серьезно? Потапов способен на поддержку, зная, что я виновата?
– Но, если я сломала ей ребро, на вскрытии это обнаружат и что тогда?
– Увы, так бывает. Но смерть наступила не от этого.
– С меня спроса не будет, как со студентки. Но тебе же прилетит за это, да?
– Переживаешь за меня?
– Переживаю за то, что по моей вине кому-то может прилететь. Неважно кому.
– Спасибо за честный ответ. Но причем тут вообще я? Есть дежурный врач, который был обязан быть на своем рабочем месте, и это не я, Эля. И не ты, – хорошо звучит, вот только по-прежнему сковывает страх и слезы продолжают неконтролируемо литься.
Потапов встает с места и подходит к шкафу. Сначала думала, что мне показалось, но сквозь пелену слез, при его приближении, уже понимаю, что нет. В его руке бутылка с каким-то крепким алкоголем. Он подносит ее к моему рту.
– Пей.
– Я больше не пью.
– Я не прошу тебя напиваться, как в субботу. Пей.
– Не хочу.
– Я не спрашиваю тебя, что ты хочешь. Пей, – грубо произносит он и фактически вливает в меня алкоголь. Давлюсь, то ли от слез, то ли от крепости. Но Потапов в очередной раз подносит бутылку к моему рту. – Давай побольше и выдыхай.
Кажется, выдыхаю. Но слезы почему-то лить не прекращаю.
– Мне страшно. Как я теперь буду жить, зная, что кого-то я лишила жизни?
– Тебе уши прочистить? Заканчивай разводить сырость, включи уже привычную наглую стерву и услышь меня, – тянется к моему лицу и стирает очередной солевой поток тыльной стороной ладони. – Никого ты не лишала жизни, понимаешь? Ты ж умная девочка, не тупи, – умная девочка? Мне это не послышалось? Он пересаживается на кушетку рядом со мной и обхватывает ладонями мое лицо. – Отключи ты уже свои эмоции и взгляни на все здраво. Она была мертвой, когда ты начала оказывать ей реанимационные мероприятия. А то, что ты их оказывала – это хорошо. Вот, если бы, при скопившихся пациентах, ей мертвой никто не оказал их, тогда у нас были бы большие проблемы. Врач априори должен качать больного, даже если понимает, что он умер, если это случается на глазах обывателей. Потому что они не в курсе, что он умер. Тебе хотелось, чтобы она была жива, как и им, но это изначально было не так, понимаешь? В любом случае, ты сделала так, как и должна была. Ты сделала все правильно, – ну почему же, если все так правильно, мне так тошно и проклятые слезы продолжают литься? – Ну все, ты доигралась, Эля.
Почему-то казалось, что он меня придушит рядом лежащим полотенцем или снова обольет водой, но точно не ожидала того, что он наклонится и коснется моей щеки губами.
– Что ты делаешь? – упираюсь ладонями в его грудь.
– Херню творю, непонятно? – шепчет мне на ухо. – А если точнее – оказываю медицинскую помощь нуждающимся.
А в следующий момент он накрывает мои губы своими. И нет, в этот раз я не уворачиваюсь, а только сильнее цепляюсь ладонью за ворот его футболки…
Глава 22
Глава 22
Я не практикую поцелуи с обменом жидкостей – проносится в голове мысль, как только Потапов медленно скользит языком в мой рот. Слюнявые поцелуи от многочисленных ухажеров я всегда пресекала, ибо брезглива. Но эта мысль тут же куда-то уплывает, стоит мне самой начать отвечать на этот поцелуй. Идиотизм какой-то – заниматься чем-то подобным в такой ситуации. И тем не менее мои губы и руки, уже отнюдь не упирающиеся в его грудь, живут своей жизнью.
Ловлю себя на мысли, что все это не только не вызывает отторжения, но и приятно. Да лучше бы от него несло табаком, который я терпеть не могу. Так ведь нет же.
Оторвавшись от моего рта, он на секунды задерживается взглядом на моих губах. Медленно переводит его на мои глаза, то ли ища одобрение, то ли давая передышку. А затем с остервенением жадно припадает к моим губам, вырывая из моего рта какой-то неразборчивый звук. Черт возьми, я никогда не позволяла себе такое. Со стороны это наверняка напоминает действия каких-то ненасытных животных.
Одурманенная возникшим желанием, я не сразу осознаю, что уже лежу на кушетке, а Потапов возвышается надо мной. Оторвавшись от моих губ, он переключает внимание на мою шею, принимаясь покрывать ее легкими поцелуями. А затем снова возвращается к и без того опухшим губам. Сумасшествие какое-то.
