— Извините, что не могу отдать вам честь, — проговорил я с сарказмом.
— Ничего, это не ваша вина. Отдадите потом, если захотите.
— Это вряд ли.
— Сейчас речь не о субординации.
— Разве? Мне показалось, что именно о ней.
— Перестаньте, это вам не идёт. Думаю, вы понимаете, что нам от вас нужно.
— Не имею представления. Я ведь не знаю, кого вы представляете, а интересы у всех разные.
Полковник кивнула и повернулась к камерам.
— Я всего лишь врач, — проговорила она. — Хотя и знаю, кто вы и зачем здесь. С вами хотят побеседовать более высокостоящие… лица.
Меня тошнило от её якобы учтивого тона. Она явно чувствовала своё превосходство, думая, что я связан страхом за жизни Милы и Марины. Интересно, как бы она заговорила, если бы я вдруг освободился?
— Почему бы вам тогда не развернуть меня к камерам лицом? — предложил я.
— Так я и собираюсь поступить.
Полковник прошла мне за спину и нажала позади моего кресла какую-то кнопку. Оно плавно повернулось. Теперь я смотрел в камеры.
— Мы готовы, — проговорила полковник, снова появляясь в поле моего зрения.
Включилась голопанель, и я увидел трёхмерное изображение человека в красной театральной маске.
— Добро пожаловать, — произнёс он модифицированным при помощи аппаратуры голосом. — Вы готовы обсудить сложившееся положение к взаимной выгоде?
Мне сделалось смешно от этой конспирации.
— Конечно, — ответил я. — У меня нет выбора.
— Нам бы хотелось, чтобы вы понимали: то, что мы собираемся вам предложить, должно послужить во благо нашей стране.
— Как же иначе? Само собой.
— Нам понятен ваш сарказм, но давайте я изложу наше предложение.
— Давайте, почему бы и нет? Только сначала ответьте на один вопрос, ладно?
— Какой?
— Как вы нас нашли?
Повисла пауза. Полковник Гордеева стояла слева от меня, замерев, как истукан. Я понимал, что вокруг полно солдат и спецагентов, только я их не видел. Наверняка не только к Миле и Марине, но и ко мне подключили какие-нибудь устройства, чтобы можно было следить за нашими перемещениями — на случай, если мы всё-таки сбежим.
— Мы вас обнаружили при помощи имплантированного в тело клона устройства, — прозвучал, наконец, ответ.
Благодаря тому что человек в маске назвал Марину клоном, я понял, что нас похитили её создатели — то есть, третья заинтересованная сторона. Значит, я был прав: они воспользовались планом Мафусаилов, чтобы достичь собственных целей. Хорошо бы узнать, кто эти игроки.
— Вы читали Эдгара По? — я не смог удержаться от этого вопроса.
— Очень давно. А что?
— У него есть один рассказ, который вы, кажется, пытаетесь иллюстрировать.
— Нет, я не претендую на звание смерти, — покачала головой голограмма. — Хотя наш мир действительно вот-вот захлестнёт чума.
— И какая же?
— Разве вы сами не понимаете?
— Хотелось бы услышать из ваших уст.
— Что ж, хорошо. Я говорю о власти искусственных разумов, на волю которых люди всецело готовы положиться. Слепая вера в их мудрость, унаследованную от живых прототипов, Мафусаилов, приведёт нашу страну к гибели. Возможно, это случится не завтра, и не послезавтра, но рано или поздно катастрофа обязательно разразится.
— Прикрываетесь благородными целями?
— Что значит: прикрываетесь? — Красная Маска пожал плечами.
— Думаю, вы просто хотите контролировать правящие разумы.
— Какая чушь!
— Ладно, не будем спорить. Что вы от меня хотите? — спросил я. — Сделать из Мафусаилов своих марионеток? Изменить их личности по своему вкусу?
— Я чувствую, что вы заранее настроены скептически, — заметил Красная Маска.
— Вас это удивляет?
— Не очень. Думаю, это из-за того, что вы не знакомы с деталями проекта.
— Какого проекта?
— По преобразованию нашей государственной системы.
— Добрыми намерениями вымощена дорога сами знаете куда. В планах всё выглядит замечательно, а потом оказывается, что шестерёнки нужно смазывать кровью, и чем обильней, тем легче они будут вертеться.
— Именно этого мы хотим избежать.
— Да бросьте! — не выдержал я. — Сколько можно лицемерить⁈ При чём здесь преобразования государственной системы? К чему все эти разглагольствования по поводу вашей мисси по спасению страны? Вам, как и прочим, нужна власть, и вы готовы ради неё на всё. Не нужно держать меня за идиота!
— Скажите, лейтенант Адитумов, вам нравится мир, в котором вы живёте? — выдержав короткую паузу, спросила Красная Маска.
— Не так уж он и плох.
— Вы неискренни.
— А вы читаете мысли? — мне был противен этот клоун и совершенно не интересно, что он хочет сказать.
Всё это будет враньём — от начала и до конца.
— Нет, л и ца.
— И что вы прочитали на моём?
— Вы чуть поморщились. Наверное, даже не заметили этого. И ещё слегка прикрыли глаза — значит, постеснялись солгать.
Я усмехнулся.
— Человек, которому нравится мир, в котором он живёт, не станет удалять воспоминания, — проговорил Красная Маска.
Кажется, пришла пора немного подыграть. В конце концов, надо же узнать, кто хочет обойти Таросова в гонке за место в Кремле.
— Ладно, будем считать, что вы меня убедили. Видите, я иду на уступки?
— Рад слышать. Так как, лейтенант, вы довольны тем, как устроен наш мир?
— Ни в коей мере.
— Так я и думал.
— Теперь вы предложите мне план по его улучшению?
— Почему бы и нет? Мир совершенствуется каждую минуту, хоть это и не бросается в глаза. В двадцатом веке было минимум пятнадцать крупных вооружённых конфликтов, а в прошлом — только шесть.
— Так ли важно, сколько раз начиналась война? — спросил я.
— Что вы имеете в виду? — кажется, мне удалось вызвать у Красной Маски недоумение.
— Вы были хоть на одной?
— Нет. Но какое это имеет значение?
— Насилие не измеряется количеством жертв.
— Чем же тогда?
— Степенью жестокости, применяемой к одному единственному человеку. Если войска расстреливают по дороге мирных жителей, пытают их и вешают на фонарях, но при этом война длится всего неделю, это куда страшнее, чем когда за то же время под бомбами гибнет миллион солдат. Потому что на поле боя воюют люди, а не звери. Вам не понять, раз вы не были на фронте.
