Звучит так угрожающе решительно, что снова вызывает смех. Только теперь настолько горький, что кажется никогда в жизни я не пробовала на вкус такую горечь.
—Хочешь, расскажу одну историю?— спрашиваю и одновременно ищу силы, чтобы сделать это.
—Какую?
Полагаю, у него в голове отсылка к прошлому и, в общем-то, он прав.
—Когда я увидела вас в постели, знаешь, было ощущение, что из меня выкачали воздух. Будто нарочно. А потом резко бросили в бочку с ледяной водой. И в один момент, конечности немеют, отнимаясь. Ты перестаешь чувствовать свой организм… А когда ты думаешь, что вот все, сейчас наступит конец…но нет. Твой мозг еще осознает, принуждает тебя чувствовать ужас холода, что пробирается в каждую клетку.— слышу как он тяжело выдыхает: — Воздуха нет, тебе нечем дышать. Да только словно заставляя тебя жить, разум кричит и кричит… А ты, желая уже, чтобы это все закончилось, захлебываешься ледяной водой, ожидая все же, когда наступит эта нужная тебе чернота.— смотрю на него: — Вот как это было, Артур.
—Я знаю, Крас…
—Я не давлю тебе на жалость сейчас, и не хочу, чтобы ты пытался заполнить те воспоминания. Это просто-напросто невозможно. Я говорю лишь для того, чтобы ты до конца понял.
Он кивает, прикрывая глаза, а я продолжаю:
—После этих ощущений я думала, что уже ничто…веришь, ничто не способно меня также сломать…— слезы все же скатываются из глаз: — Только я ошибалась, я так сильно и наивно ошибалась… Падение на сцене стало третьей болью, и по ощущениям, было сродни первой. Казалось, что все против меня. Что, на свою беду, выбравшись из проклятой бочки, я оставила там что-то, что помогало мне жить.
—Ника…
—Я не закончила.— пресекаю попытку, потому что иначе покажу насколько я поистине сломлена.
Может быть после этой правды, мне, наконец, станет легче…
—Но самой больной была не первая и не третья, Артур…— вытираю дорожки слез, поворачиваясь на него: — А вторая…
Он хмурится, наклоняя голову, а я смотрю в эти красивые глаза, потому что знаю, что как только я произнесу это вслух, стремительно исчезну из его жизни. И оставлю после себя лишь дичайшую боль, как и он когда-то. Разница лишь в том, что у меня выбора не было, а у него был.
—Боль, которая полностью заглушила твое предательство, нож в спину от подруги и потерю любимого дела… Боль, которую я каждый день чувствую и от которой никогда не избавлюсь.
Всхлипываю, судорожно вдыхая, потому что не хватает воздуха. Он же застыл в ожидании, а в глазах страх и полное замешательство.
—Я была беременна, Артур.
Глава 31
Артур
Вокруг все замирает, а в мозгу без остановки крутится ее фраза, сказанная больным шепотом.
Я была беременна, Артур.
Я была беременна, Артур.
Смотрю на нее ошалевшим взглядом. А разум тем временем не может поверить…
—Что….что ты говоришь?!
Руки сами собой тянутся к голове, дергая волосы.
Она так печально улыбается и поджимает губы.
—Выкидыш на ранних сроках беременности.
Звучит, сука, с такой мукой.
А внутри разворачивается настоящее цунами. Прикрываю глаза, потому что не могу даже смотреть на нее. Закручивающийся ураган физически не дает возможности ни дышать, ни говорить. Ломаюсь до основания, раскачиваясь на бетоне, в тот момент, как ужас происходящего буквально накрывает коконом.
—Наверное неподходящий момент, чтобы говорить об этом, но вероятно другого такого случая не будет, и раз уж мы заговорили о прошлом. Ты хотел знать всю правду, не только ту которую нам насильно дали. Вот она.— слезы тихо катятся с ее глаз.
А у меня ощущение, что я только что умер.
—Ника…— голоса нет: — Как… Почему ты не сказала?
Она усмехается и качает головой.
—Хочешь сказать, что я должна была позвонить и сказать, что потеряла нашего ребенка?! Что не смогла уберечь?— на последних словах голос ломается.
А я, черт!
Кулак сам собой сжимается и опускается на бетон.
Удар.
Удар.
Удар.
Сжимаю зубы, стирая в пыль, стараясь сдержать все те чувства, что буквально не могу контролировать. Словно сейчас все резко почернело. Рык выходит наружу в каком-то диком приступе удушья, и я закусываю тот самый кулак от разрывающей сознание боли.
Она касается плеча, затормаживая эту агонию на пару секунд и смотрит такими теплыми глазами, что я едва сдерживаю влагу в глазах.
—Мне жаль, Артур.— так, мать его, искренне и душераздирающе звучат ее слова.
Невидяще качаю головой, с гримасой муки на лице.
Не в силах сделать вдох, от бессилия тянусь к ней. Сжимаю в объятиях с такой силой, что кажется, раздавлю. Она тихонечко скулит в грудь, и я не удерживаю одинокую слезу.
Вокруг тишина и темнота, ни единой души, и только мы вдвоем проживаем свою собственную смерть. Она, даже не берусь сказать, в какой раз, а я впервые, впервые мать его, пытаюсь осознать.
—Прости меня.— сиплю в макушку, вдыхая ее запах: — Прости, девочка моя. Я…— слов не хватает, грудь ходит ходуном.
—Виноват не только ты.— шепчет, но я прямо чувствую страдания этой хрупкой, но такой сильной женщины.
Не могу сказать, сколько времени проходит, пока я пытаюсь впитать наше невозможное объятие, потому что теперь знаю, что никогда не смогу дотянуться до нее.
Теперь понимаю ее.
Теперь…мне не остается ничего, кроме того, чтобы принять.
Она отстраняется, протирая глаза и смотрит так…как в последний раз.
Сука. Мука.
Качаю головой, зная, что она прощается.
—Прости, что испортила праздник.— неловко пожимает плечами.
Тянусь рукой, чтобы поправить выбившуюся прядку у лица. И отрицаю, убирая локон за ее ухо.
—Ты ничего не испортила, Ника. Испортил я…всю нашу жизнь.— горечь лютая.
Я. Сломал. До основания. Безвозвратно.
—У тебя замечательная дочь, Артур…— говорит она с теплой улыбкой: — Не уходи в себя после этого разговора.
Усмехаюсь, а самому, блядь, хочется орать на всю округу.
Как душевнобольному биться в конвульсиях гребанной боли, которую невозможно терпеть.
Я убил своего ребенка…и воспитал не своего.
И пусть это пока не доказано, но интуиция после того конверта прямо кричит, срывая голос, что она права.
—Мне пора…
Говорит, а я на автомате киваю. Сдерживаться крайне сложно, и сейчас вероятно мне нужно остаться одному. Потому что, черт возьми, это адская боль.
