Андреа впала в состояние, которое психиатры называют кататоническим, она не могла пошевелиться и отвести взгляд от его потемневших глаз. Мужчина с ловкостью обошел стол, оказываясь совсем близко к ней, и силой вздернул ее с кресла, встряхивая.
—Отвечай мне!— прошипел он в самые ее губы,— Кто послал тебя шпионить за мной?
Эта встряска подействовала, Энди пришла в себя, почувствовав, как огромные руки больно стискивают ее плечи. При желании мужчина мог сломать ее пополам, от этого осознания ее губы задрожали, а все ее тело наполнилось животным страхом.
—Н-н-никто,— заикаясь вымолвила она,— я не шпионила за вами, к-клянусь.
—Лжешь,— проговорил мужчина почти шепотом. Он сделал шаг в сторону девушки, все так же крепко держа за плечи, заставляя ее пятиться в сторону книжного стеллажа подальше от окна. Только когда она почувствовала своими лопатками книжную полку, он отпустил ее, не разрывая расстояния между ними.
—Итак,— начал мужчина уже ровно,— у нас есть два варианта,— с этими словами он чуть отстранился от Энди, проводя рукой по своим снокшибательным волосам.
—Первый: ты мне рассказываешь, кто тебя послал шпионить за мной, и что конкретно ты тут искала, и я сообщаю о произошедшем только в дисциплинарную комиссию. Второй: ты можешь мне ничего не рассказывать, и я не только сообщу в дисциплинарную комиссию, но и вызову полицию. За незаконное проникновение на тебя заведут уголовное дело, а это пятно на всю жизнь.
У Энди потемнело в глазах от таких перспектив, обрисованных профессором. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки и спросила его, смело встречая его взгляд:
—А третий вариант?
—Не будьте дурочкой мисс Донован,— на его лице опять появилась эта противная усмешка,— советую вам, рассказать мне все сейчас.
Она зажмурилась и произнесла на одном дыхании:
—Я-искала-тут-свой-дневник-который-вы-забрали-вчера-боясь-что-вы-его-прочтете.
Мужчина выгнул бровь, в его взгляде вновь проскользнули признаки недоумения, он повторил:
—Твой дневник, что я забрал вчера? Рисунки?
Она кивнула. На что мужчина разразился почти сатанинским смехом. Когда его отпустило, он спросил:
—То есть ты хочешь сказать, что пробралась в мой кабинет, рискуя быть пойманной, из-за какой-то маленькой книжки?— Он повернулся обратно к столу, и вытащил заветный дневник из папки.
Повернувшись обратно, он затряс дневником прямо перед её лицом, приговаривая:
—Рискуя быть исключенной из MIT, рискуя получить судимость, из-за какой-то книжки?— В его голосе звучала ирония,— ты думаешь я идиот и поверю в это?
—Но это правда.— Резковато произнесла девушка.
—Просто скажи, кто послал тебя шпионить за мной, пока я не передумал и не вызвал полицию.— Голос мужчины снова стал устрашающим.
В горле Энди встал горький ком, а к глазам подступили слезы обиды. Ей было больно от того, что он ее несправедливо обвиняет. Да, она пробралась в его кабинет без его ведома, но она не шпионка, не воровка и тем более не лгунья. И она ему это докажет, все равно ей уже нечего было терять.
—Просто откройте его,— спокойно произнесла девушка,— и скажите мне после этого сами, говорю ли я правду.
Фрилинг ухмыльнулся, но сделал так, как она сказала: его определенно забавляла эта ситуация. Он открыл черную книжку, предположительно на середине, и пробежался по строчкам глазами.
Резко захлопнув дневник, мужчина протянул его Энди. Ухмылка исчезла, а его лицо вытянулось, глаза же не выражали ничего, кроме растерянности, он резко отвернулся. Девушка готова была поклясться, что его щеки порозовели. Она прижала дневник к своей груди глубоко дыша, её ладони вспотели, а сердце отбивало чечетку. Она нашла в себе силы отступить немного вглубь кабинета, на что Гейл повернулся к окну, скрывая свое лицо, и завел руки за спину сжимая кулаки.
16
Никто не любил его просто так. Все женщины, что были в его жизни, чего-то от него хотели, будь то его происхождение, семейные деньги или его тело.
Девчонки в школе встречались с ним из-за того, что он играл в хоккей и был сплошной грудой мышц. В университете они липли к нему, зная, что у его семьи есть деньги, и кто его мать. Никто не хотел любить в нем простого человека со своими недостатками. Все вокруг видели в нем, в первую очередь, деньги и положение его матери, но никто не хотел видеть в нём личность. Именно по этой причине он сменил свою фамилию Картер на девичью фамилию бабушки. Чтобы люди не знали, что он сын сенатора Лилиан Гордон-Картер.
Его семье принадлежала инвестиционная компания, основанная еще его дедом. Семья Гордон определенно принадлежала к интеллигенции Филадельфийского общества — истеблишменту. Его бабушка, в девичестве Фрилинг, принадлежала древнему дворянскому, но, увы, обедневшему роду и, в свое время, вышла замуж за дедушку, который не имел внушительной родословной, но, был представителем «новых денег». Они переехали в США из Европы в начале двадцатого века.
Его дядя Арт решил отдать свою жизнь служению Истории и избрал академический путь, в отличие от матери, которая стала правой рукой деда во всех делах фирмы. Она всегда отличалась напористостью и желанием все контролировать. Для Эрика по сей день было непонятно, как она вообще вышла замуж за его отца. Они ведь были такими разными, как и по характерам, так и по социальному статусу. Он склонялся к гипотезе, что его матери, выросшей в роскошных условиях, вдруг стало скучно, поэтому она сбежала со своим дальнобойщиком в Чикаго, так как ее семья была против такого брака. В итоге, те смирились с этим фактом, и дед дал ей управлять Чикагским филиалом своей фирмы, но Лилиан больше интересовала политика.
Его отцу в этом союзе было особенно тяжело, он — простой дальнобойщик не привык к всяким светским раутам и фальшивым улыбкам высшего общества, которое над ним откровенно посмеивалось. Он так и не смог себя приучить к кричащей роскоши их дома в Чикаго. Проводивший много лет в дороге, и привыкший к приключениям и чувству опасности, тот быстро захирел от ничегонеделания. Мать уходила все глубже в политику, а после того как ее выбрали в Сенат США, отец ушел из семьи. В жизни Лилиан ему больше не было места, но официально они так и не развелись. Эрик тяжело переживал уход отца, хотя тот исправно навещал его в дни рождения и на Рождество, даже писал письма, но все равно он так и не смог простить ему его уход. Войдя в стадию переходного возраста, он и вовсе перестал общаться с отцом из-за юношеского максимализма, и с того момента требовал называть его вторым именем — Гейлом, так как Эриком звали его деда со стороны отца. Но, даже уже будучи взрослым, так и не помирился с родителем из-за своей гордыни, хотя понимал отца и причину его поступка. Поэтому он очень удивился, когда Патрик позвонил ему в тот октябрьский день, заявившись сюда. Гейл так и не понял, по какой причине тот оказался в MIT, и как узнал, что он занял место дяди.
