Филипп считал доходы, которые перещеголяли все его ожидания. Однако неожиданное богатство порождало и новые заботы. Во-первых, столь стремительное обогащение без пользы для себя не станет терпеть ни одна власть и рано или поздно им придется с ней столкнуться. Он даже не предполагал в какой форме это произойдет, но не сомневался, что однажды у них во дворе появится кто-то влиятельный. Во-вторых все приобретенное добро нужно было еще как-то увезти — значит, требовались новые крепкие телеги и лошади, желательно ломовые и наемные работники. Стоило подумать и о безопасности. Здесь они уже натыкались на множество завистливых взглядов других купцов и просто разбойного вида субъектов, но в Урге цины строго следили за порядком, оберегая статус крупного центра внешней торговли — повсюду с регулярной частотой разъезжали их конные караулы, вооруженные луками и «пальмами», но уже в десятке верст к северу лютовали кочевники, а уж дальше, за границей — и говорить нечего. Завадский вспомнил о приказчиках Строганова и его вооруженных бандитах в стрелецких кафтанах. Им бы не помешало огнестрельное оружие, но увы — тут найти можно было только холодное.
К ним на двор заходили не только ради покупок, но и просто познакомиться и поглазеть. Среди последних были в основном русские купцы, они живо интересовались кто такие братья, чем торгуют. Братья угощали их дорогим горным улуном с сахаром, пряниками и «честно» отвечали, что торгуют сонным табаком, выкупленном у киргизов. В один из дней зашел к ним на двор высокий тощий купец с холопами, судя по виду — боевыми. Одет купец был по-московски: бархатная ферязь, красные сапожки, отороченная лисой мурмолка. Борода клином, взгляд плутоватый, длинный язык то и дело облизывал треугольные губы. Держался как будто скромно, но Филипп догадался, что это непростой гость. Назвался он енисейским промысловиком Агриппушкой Дрынниковым, торговцем солью и лошадьми «из-под Маковска».
Он очень хвалил братьев и Завадского, который в свою очередь представился ему «простым Красноярским купцом». Шутил, «радовался» за успешную торговлю, всячески желал удачи, поглаживая свою бороденку, пока хитроватые глаза его рыскали по двору, буквально заваленному дорогими китайскими товарами.
Как только он ушел, Филипп с минуту щурился на забор, а потом позвал Антона с Савкой и говорил с ними о чем-то минут десять, после чего братья сели на свежекупленных выносливых лошадей и ускакали в ночь.
За две недели они распродали двадцать три пуда опиума. Темп был отличным, он опережал даже лучшие прогнозы Филиппа. Все шло как будто даже слишком гладко, поток покупателей не прекращался, пока в один из дней к ним никто не пришел. До обеда — ни одного покупателя. Только мелкий китайский чиновник зашел сведаться о наличии жалоб и забрать небольшой налог на торговлю, да какой-то рябой купец из Шильска с понурым видом, которому дали из жалости банку мартемьяновского меда с кедровыми орехами.
Филипп отправил на разведку Данилу с Акимом и старика Борю. Братья вернулись через два часа и сказали, что сведать ничего не удалось. Все торговцы молчат, как рыбы, но из обрывков бесед, уловленных Борей, стало понятно, что в Ургу прибыл кто-то важный и влиятельный. Поскольку вся прочая торговля в Урге шла обычным своим чередом, Завадский понял, что у них намечаются долгожданные проблемы. Он решил напрямую выяснить все у торговых властей Урги и поручил подготовить взятки, но тут Данила сообщил ему, что вокруг их двора рассредоточились вооруженные китайцы.
Филипп выглянул за ворота.
У двора действительно толпились хмурые китайские воины, сильно отличавшиеся от обычных ургинских стражей. Эти были осанистей, глядели строже и одеты все одинаково — в красные халаты с кольчугой, шлемы, и мягкие туфли, как у артистов балета. Вооружены мечами, а некоторые даже имели на поясе некое подобие пистолей со стволами крупного калибра. Все воины посмотрели на Филиппа, но тотчас расступились, среагировав на какую-то отрывистую команду. Из-за них по образовавшемуся коридору вышла целая делегация — восемь китайцев средних лет в разноцветных шелковых платьях, среди которых самым первым шел совсем молодой на вид человек с женоподобным лицом в желтом кафтане с вышитыми на нем красными драконами (позже Филипп узнает, что носить изображения драконов на одежде имеет право только цинская знать и крупные чиновники).
Завадский поздоровался слегка поклонившись. Подошедший к нему молодой китаец ответил легким кивком. От важности, исходившей от китайцев как будто сгущался воздух, братья мигом поняли, что прибывшие к ним люди серьезные и замерли. Боря неслышно возник и зная китайские обычаи — в пояс поклонился юноше.
—Прошу,— дружелюбно сказал Филипп, указывая на распахнутую дверь в главную избу, которую они использовали для приемов.
Делегация молча вошла. Завадский указал на большой стол с креслами, но за стол сел только юноша, а остальные китайцы встали у стены за его спиной. Филипп сел напротив, киргиз Боря примостился сбоку, склонившись в три погибели.
Китаец некоторое время молчал, разглядывая Филиппа чересчур комичным для юноши строгим взором, затем произнес что-то спокойным тихим голосом.
Боря мигом вспотел, и брови его поползли наверх. Завадский терпеливо ждал перевода.
—Ты ведаешь, льяовай, еже опиум растити и тем паче торговати в нашей империи запрещено?— дрожащим голосом перевел старик.
Глава 37
Это было конечно не совсем то, что хотел услышать Филипп, но он был готов к подобным словам. Расскажи это англичанам, хотелось сказать ему, но он ответил как положено:
—Прощу прощения, господин, мы об этом не знали.
Юноша спокойно положил руки на стол ладонями вниз. Китайцы за его спиной обратились в статуи — казалось, не дышали и все как один глядели вниз перед собой.
Боря перевел слова Филиппа и озвучил новый вопрос китайца:
—Елико у тебя его осталося?
—Чуть больше шестисот фунтов.
Китаец задумался на несколько секунд. В это время появился Терентий с подносом и поставил на стол фарфоровые чашки с дымящимся чаем. Боря с величайшей деликатностью подвинул самую красивую золоченую чашку важному гостю и тотчас весь обратился в слух, так как китаец снова заговорил.
—Признаться, наша семья удивлена яко сия дрянь расходится зде. Будто лесной пожар…
Лукавый огонек мелькнул в глазах азиата.
—Ваша страна богата и в ней живет много людей.
—Но не здесь.— Китаец развел руки в стороны и Филипп впервые обратил внимание, что парень ведет себя чересчур уверенно — движения его были спокойны и величественны.— Внешняя Монголия — царство бедняков. А он разлетается даже в нищих деревнях.
Завадский молчал, ожидая более явного намека и дождался — китаец продолжил:
—И ежели бедняки готовы отдавать последнее за сей товар, еже станется егда он попадет в другие провинции?— китаец посмотрел Завадскому в глаза. Боря продолжал переводить.— Иде живет больше людей и главное — больше богатых людей?
