* * *
Трое молодых староверов, сидевших в заслоне у старого тракта ведущего к Причулымскому острогу услыхали нарастающую канонаду и прежде чем первый из них с ужасом понял, что это топот сотен, если не тысяч копыт, с десяток рейтаров уже показались на дороге и стали приближаться к ним с дьявольской скоростью.
Впервые столкнувшись с такой угрозой, молодые караульные перепугались и побежали в лес к тайной тропе, но раздался залп пистолетных выстрелов, затем сразу же еще один и трое староверов ничком упали замертво в траву.
Канонада приближалась к городу, но все слышали ее как будто с запозданием. Ближние дозоры успевали исполнить должное — подать сигналы оповещения, отойти, но какой в этом толк, если на тебя движется стихия, сметающая все на своем пути? У Храма Солнца не было сил противостоять такой громаде.
Ворота разбили выстрелами тяжелых орудий, которые волокли пары ломовых лошадей. Сотни казаков ворвались в город, рубя все на своем пути, врываясь в избы, хватали женщин, убивали мужчин. Все окрасилось кровью, оглушило стонами и криками.
В это время в сборной избе на севере города Завадский с ближними людьми — братьями, старцами, Фейзуллой и Мартемьяном Захаровичем отмечал завтрашнюю отправку первого обоза с опиумом. Услыхав выстрелы и крики, братья-воины вскочили, схватили оружие, но не знали что делать — кругом хаос, целая армия орудовала на их земле. В окно Завадский увидел, как среди этого хаоса в окружении по меньшей мере тридцати до зубов вооруженных казаков к ним приближается Истома.
Филипп вышел на крыльцо. Видя что кругом творят разбойники, его охватили ужас и ярость, но он не показал виду, только глаза его заблестели.
—Ты что, спятил?!— закричал он, сбегая с крыльца.— Останови это!
Подъехавший на черном коне с цепями и серебряным оголовьем Истома оглядел его знакомым непроницаемым взглядом. На груди его сияла кольчуга с железным щитком. На голове — низкий шлем с наушами, делавший его отдаленно похожим на немецкого офицера времен второй мировой.
Истома и впрямь где-то раздобыл себе отборных головорезов. Ближние боевики его были все богатырями с лицами самых лютых разбойников. Они слезли с коней, подошли к Филиппу, один ударил его в живот, второй опрокинул наземь и поднял на колени. Рядом опустили на колени и всех кто был в сборной избе, кроме Беса, ускользнувшего каким-то чудом и Мартемьяна, который в связи с недавним переходом Красноярского уезда в состав Енисейского разряда, теперь не подчинялся Томскому воеводе. Его, правда не отпускали, а велели стоять в стороне. У шеи каждого казацкий рындарь Истомы держал саблю. Рядом с Филиппом сидел привычный к невзгодам Фейзулла и сложив руки на коленях глядел на землю перед собой из-под полуприкрытых век.
—Ты разумел, будто от меня мочно отмахнуться яко от мухи?— улыбнулся Истома, слезая с коня и стягивая на ходу перчатки из тонкой кожи. На пальцах его блеснули алмазы перстней.— А топерва слезно просишь остановить сие?
Филипп поглядел на его сияющие черной кожей сапоги, тисненные золотом. Давно ли на этих ногах были драные лапти.
—Нет,— продолжал Истома,— они заплатят за твои грехи, за твою дерзость и неблагодарность, а посем заплатишь и ты.
Истома кому-то кивнул и Филипп едва успел крикнуть. Но все бесполезно, он и правда опоздал.
Стоявшим с краю Егору и Бартоломею отсекли головы. Филипп увидел как они покатились, у него потемнело в глазах, он подумал о Капитолине как в тумане, суматошно.
Мысли, придавленные паникой, работали с трудом, он поднял взгляд и увидел перед собой фигуру, загородившую солнце. Лучи по краям били в глаза, не давая увидеть лица.
—Ты же никогда не был дураком!— услышал он свой голос, поражаясь его твердости.— Ты всерьез думаешь, что я бы просто сделал это?! Просто так, не продумав все наперед?!
—Ин годно быти я переоценил тебя.— Ответила фигура.
—Послушай! Ты получишь гораздо больше, чем я тебе должен. Позволь мне показать!
Фигура засмеялась.
—Ты можешь убить нас и разрушить город, но вместе с этим ты уничтожишь и то, что я строил. То, что никто больше не построит. Или… Ты пойдешь со мной и увидишь, что сделает нас самыми богатыми людьми в России.
Филипп замолчал и увидел, что безликая фигура перед ним не спешит говорить — она жаждала слушать.
—Ты должен увидеть это.
Фигура сделала легкое движение рукой и Филиппа подняли на ноги.
* * *
В начале бескрайнего макового поля стоял Филипп в окружении головорезов. Истома вертел в руках маковый цветок.
—Еже сый дрянь?— вопрошал он хмуро, поглядывая на Завадского.— Еже сие за дерьмо? Иде хлеб?
Филипп смотрел на уходящее за горизонт поле. Его разорванная рубаха трепалась на ветру.
—За полушку этого дерьма цины платят шелком и чаем. А будут платить золотом.— Сказал он.
—Ты смеешься?
—По-твоему я засеял этим все до горизонта ради смеха?
—Стало быть спятил?
Завадский повернулся к Истоме.
—Я уже встречался с ними. За фунт этой дряни они дают столько же, сколько за десять подвод соболей. Только на ней нет никакого казенного ярма. Чистое золото прямо у нас под ногами.
Истома посмотрел на него долгим немигающим взглядом.
—И что это?
Филипп сорвал последний дозревающий плод.
—Дай попробовать своему человеку.
—Я дам тебе. Еж?— усмехнулся Истома, увидев реакцию Филиппа.— Али ты настолько ополоумел, еже от отчаянья удумал отравить нас?
Филипп коснулся мизинцем сгущенного сока и сунул палец в рот. В нос шибанул сладковатый запах, по телу пошли покалывания, а потом ушло все — эмоции, мысли, боль — будто перестали существовать. Видимо, это отразилось на его лице, потому что Истома и другие казаки подошли к нему ближе. Завадский видел это сверху. Видел поле мака, уходящее в небо, видел свой острог, лошадей, казаков внизу, сияющий на солнце шлем Истомы и себя. Задрав голову, Филипп увидел синие радужки отраженные в небесном взгляде.
Он не сразу понял, что Истома давно уже что-то говорит ему.
—Я дам тебе в мале годины [немного времени] покамест. Обаче соврешь — пеняй на себя. С торговли сый дрянью две трети буде приносить мне.
—Две трети, да ты спятил, Истома, это невозможно,— вяло сказал Филипп, борясь с накатившей сонливостью,— знаешь сколько уходит на доставку, выращивание, на охрану обозов… Ты просто режешь на корню.
Истома толкнул его в грудь.
—Ты позабыл кто ты? Я напомню — никто! На сей земле един хозяин и все в его области [власти]. Единаче и ты и сие сраное поле.
—Она отравила тебя, Истома,— говорил Филипп заплетающимся языком,— я тебя предупреждал, но…но… будь по-твоему…
* * *
