Босые русские мужики угрюмо грузили плетенные корзины на две телеги. Тут же стоял пузатый приказчик и длинный русский купец, сам похожий на китайца. На подъехавших староверов они поглядели с опаской.
Торговлишка шла тут явно стихийно, судя по отсутствию государственных лиц. Холопы купца тоже разинув рты глядели на староверов, а сами же староверы с изумлением смотрели на китайцев — те сновали по джонке с бамбуковыми зонтами, в цветных рубахах и шароварах, некоторые в коленкоровых кофтах и кафтанах. Почти у всех длинные черные косы и на головах конические бумажные шляпы. На староверов они вообще не смотрели, как будто им никакого дела не было до них. Между тем Филипп увидел на палубе несколько небольших мешков и деревянных ящиков. Некоторые китайцы сидели среди них по-турецки и поднеся к лицам миски ловко поедали палочками рис.
Это настолько изумило староверов, что некоторые встали как вкопанные. Завадский же подумал: китайцы как китайцы. Однако их старинный образ, воплощенный в одежде, внешнем виде, этой джонке, словно сошедшей с картинки взволновали его. Ветер с изморосью летел в лицо, развеивая сомнения в нереальности происходящего, которые время от времени — обычно ночью или после внезапного пробуждения одолевали его.
Он заметил на джонке под навесом толстого китайца в шелковом халате, курившего длинную тонкую трубку и понял, что это видимо и есть купец. Он ступил на палубу с Акимом и Данилой. Тут же им навстречу выскочила пара китайцев, вскинули головы и выяснилось, что основная проблема в торговле — отсутствие переводчика. Они не понимали даже жестов и на любые попытки вступить в переговоры — кричали и махали руками, как будто отгоняли их и вообще вели себя как будто высокомерно.
—Во-то черти!— сердился Аким.
В конце концов отошли к стоянке и от нечего делать познакомились с русским купчишкой. Тот махнул рукой в сторону джонки.
—Черти и есть, су мы для них еже нищие дикари. Воська, выменял на сорок шкур чаю, шелку вмале, да фарфоровую чашу еже для младенца разве.— Купец показал крошечную чашку.— Чай и шелк сказывают годе идет, да опасно, зело много ставят за него, выгоды торговати нету. А у нас иного не берут — шкур токмо неохотно, да пушнины. А хороших топоров не надобе, говорят. Да я совсельно овый товар лучше в Иркутск свез бы тамошним перекупщикам выгоднее бы продал. Ежели прелесть [обман] и про чай — одно разорение.
Когда купец со своим маленьким обозом уехал, Филипп с Акимом вытащили все свое богатство из телеги — две связки соболиных шкур и, зайдя на причал потрясли ими в воздухе. Китайцы на джонке оживились, забегали, заголосили на своем языке, подскочили к толстому под навесом, стали показывать на причал. Толстый китаец посмотрел на Филиппа и Акима и кивнул. Тотчас двое китайцев выскочили и стали махать братьям — приглашать на джонку.
Завадский подошел к купцу, тот сидел на какой-то циновке по-турецки, от него пахло чесночным маслом, он щурился от табачного дыма и не то, что не встал, а даже и не ответил на приветствие своим «нихао». Некоторые китайцы после риса тоже закурили свои дешевые трубочки и плевали в реку.
Один китаец взял у Акима связку соболей и передал толстому китайцу, то грубо ощупал ее, проверил каждую шкурку, вывернул, деловито сдвинув брови, затем швырнул к ящику. Со связкой Филиппа проделал то же самое и после подняв на Завадского взгляд что-то спросил. Китайцы пытались переводить жестами, пока не стало понятно — китайцы спрашивают есть ли еще? Филипп покачал головой и без того равнодушный толстый китаец потерял к ним как будто окончательный интерес. Он махнул своим слугам и те открыли перед братьями сундучок с рулонами зеленого и белого шелка. Другой китаец развязал мешочек с черным чаем.
Филипп указал рукой на шелк, затем на чай. Китаец достал два зеленых рулона и протянул.
—Еще давай!— гневно потребовал Аким.
Каким-то чудом китаец понял его и энергично затряс головой одновременно — дескать, это все.
Филипп с Акимом переглянулись: да это же грабеж.
—Ладно, давай чаю,— указал он на мешок.
Китаец начал делать какие-то странные движения в сторону рулонов шелка, которые Филипп держал под мышкой.
—Еже им надобе, брат?— не понимал Аким и тыча на мешок требовал.— Чаю давай, не чирикай!
Но китайцы продолжали махать руками и голосить, пока Филипп наконец не понял — за соболей китайцы давали не шелк и чай, а либо шелк либо чай.
—Во-ся разбойники почище рыжей гниды!— разбушевался Аким и стал ругаться на китайцев. Те тоже в долгу не остались кричали на них по-китайски, затем — выхватили у Филиппа рулоны с шелком и вернули им соболей.
Аким плюнул и хотел было уйти, на Завадский остановил его.
—Ладно, братец, казенную пушнину все равно нигде не продашь, выпьем хотя бы чаю.
Филипп указал на мешочек чаю и бросил соболей китайцам. Однако цины и тут удивили — они не передали целый мешочек, а деревянным ковшиком отсыпали чай в еще меньший мешочек, на вес около двух фунтов.
Это уже рассердило и самого Завадского, он подошел к купцу.
—Не даешь шелка и чаю, дай хотя бы чего подешевле. Вина, провизии!— он показал жестом будто что-то ест.
Однако китаец глядел на него равнодушно-непонимающе и все затягивался своей трубочкой и тогда Филипп понял, что тоже хочет курить.
—Дай табаку,— указал он на трубку.
На удивление купец живо кому-то кивнул и что-то сказал и китаец принес Филиппу фунтовый мешочек табака.
Филипп указал пальцем на трубку.
—И это!— он вытянул губы, имитируя выпускание дыма.
Китайцы дали ему и бамбуковую трубку. Правда всего одну.
Уходили староверы очень сердитыми на китайцев и даже спустя два часа, когда на краю леса развели костер, все еще ругались на них, называли разбойниками и мордофилями.
Филипп заварил чай и наливал братьям. Чай, конечно, был не самый лучший, но все же и не тот, что он покупал в «Магните» и «Пятерочке». От пары глотков мигом стукнуло в затылок и Филипп ощутил легкую бодрость. Братьям чай тоже пришелся по вкусу, особенно когда догадались они добавить в него сахар.
После чая Филипп забил табаком трубочку и закурил. В Россию Петр еще на завозил табака и курить никто не умел, однако табак оказался не таким крепким и дерюжным, как ожидал Завадский — он даже не ощутил ожидаемой тошноты, а вот братья попробовавшие приобщиться к курению, все зашлись кашлем после первой же затяжки, а Егор даже побежал в кусты блевать.
—Якая отрава!— щурился слезно Аким, кривя рот, передавая трубку Бесноватому.
—Зря токмо ездили.— Добавил он тонким сиплым голосом алкаша, хлебнувшего самой поганой в мире сивухи.
Кроме Завадского только Бесноватый умел курить.
Он затянулся два раза и даже не поморщился.
—Цинская дрянь,— изрек Бес, возвращая трубку Филиппу,— таже на ошиб не поимати. Киргизы толченый мак жуют, с овово в выспри несет, во-ся разумел единаче, а не сие лайно. Дрянь.
