—Иже братец мой единокровный. Не смущайся, Аким. Добыча полма [пополам] как уговорено, а мы с братцем мое поделим. Ин втроем буде спорее. Хозяин-то твой в избе?
—Наклюкался хлебной и дрыхнет скотина. Яко братца-то звать?
—Матвеем,— отозвался Терпуга.
—Во-ся, братишки, на дворе холоп купецкий рыщет — в боках его свербит, спать не может, такожде к избе выйдем поперек конюшни и далече взнак [ползком]. Да энто…— оглянулся Аким,— буде тихо, яко мыши. Усекли?
Истома и Терпуга кивнули.
Подобравшись к первой постройке, Аким подвел их к лазу, за которым — глухая тьма.
—Сюда?— с сомнением прошептал Истома.
Аким кивнул и полез первым. Как только он исчез в дыре, тут же раздался оттуда его гневный шепот.
—Ну чаво встали, кисели?
—Лезу.— Прошептал Истома и поспешно забрался в конюшню.
Следом с кряхтением пролез в дыру не шибко ловкий в таких упражнениях Терпуга и как только он выпрямился, тут же что-то мощно шибануло его в висок. Ничего не успев понять, Терпуга рухнул на земляной пол.
* * *
Тотчас, как по команде зажглись факелы, ярким пляшущим светом озарив заброшенную конюшню, в которой полукругом в зловещем молчании стояли двенадцать человек. Самый высокий среди них — Завадский, сунув руки в карманы своего диковинного черного бушлата со стоячим воротом, глядел на лежавшего ничком Терпугу.
Данила подошел к нему, присел, приподнял за волосы голову.
—На Фирса большо похож,— сказал он,— подь сюды, Фирс.
К ним подошел старовер похожего с Терпугой телосложения и такой же примерно бородой. На том сходство заканчивалось.
—Раздевайте его поживей,— сказал Завадский, подходя к Истоме,— как его звать?
—Матвей, по прозвищу Терпуга. Казак из сотни есаула Скороходова.
—Уверен?
—Не сумлевайся.
—Молодец,— улыбнулся Завадский,— готовь своих людей, исполню и я свою часть уговора.
Истома кивнул и посмотрел на обездвиженного Терпугу. С того уже стянули казацкий кафтан, шапку, сапоги, забрали нож.
—А еже с ним буде? Убьете?
—Нет,— буднично ответил Филипп,— не мы.
Подошедший Данила протянул Истоме нож.
—Я?— удивился Истома.
Завадский пожал плечами.
—Нас он не видел. Так что решать тебе.
—На что он годе вам?— спросил Истома, осторожно забирая нож.
—Имя его послужит благому делу. Но лучше после этого ему не попадаться на глаза своему начальству. А тем паче и тебе.
—Сие связано с полуполковником Артемьевым?
—Не пытайся искать оправданий в чужой войне. У тебя есть своя.
Истома неохотно кивнул.
—Уходим!— крикнул Филипп своим людям и напоследок снова обернулся к Истоме.— Помни — с этого момента обратного пути для тебя нет.
Конюшня опустела. Тусклые отсветы плясали на тесаных стенах от оставленного у кормушки факела. В широкие щели задувал злой ветер.
Сжимая у бедра нож, Истома медленно повернулся к Терпуге.
* * *
Полковник Карамацкий, несмотря на стужу сидел голый по пояс на мешке с просом. Перед ним столбом поднимался страшный пятиметровый костер, подле которого лежало на круглой табуретке свежее медвежье сердце. Ближние рындари расположились полукольцом поодаль и вместе с Карамацким со средневековым ужасом наблюдали на скачущего вокруг костра шамана.
Шаман был облачен в кожаный халат, обвешанный многочисленными костяными поделками, погремушками, медными фигурками, лисьими и беличьими хвостами, которые подлетали от его замысловатых прыжков вместе с полами халата, визуально увеличивая его из без того вытянутую фигуру. Голову шамана украшал венец из совиных перьев, из-под которых выбивались длинные черные волосы с отливом, а лицо скрывала причудливо разукрашенная деревянная маска злого духа с большим клювом вместо носа. Шаман как отбойный молоток стучал костяной колотушкой в метровый бубен, издавая при этом невероятно утомительные для ушей звуки, иногда перемежаемые пронзительными затяжным визгом.
Темп скаканья вокруг костра неумолимо нарастал, вместе с частотой ударов в бубен и воплей. В конце концов, когда показалось, что сейчас он уже лопнет от этих криков, шаман вдруг замер, развел руки с бубном и колотушкой в стороны, устремил клюв в ночное небо и поразил окружающих неслыханным прежде звуковым террором в виде какого-то неимоверного пронзительного визга, так что рындари невольно поморщились, те кто помоложе зажали уши, а старая крестьянка лежавшая на печке в ветхой избе в версте отсюда перекрестилась.
Хорошенько провизжавшись, шаман, наконец стал издавать более-менее приемлемые звуки, чем-то напоминавшие уханье шимпанзе, при этом он ходил быстрым шагом через костер, однако этот трюк уже не так впечатлял, как его прежние артистичные подскоки. Постепенно звуки ударов и крики снова стали набирать обороты. Только на этот раз шаман не скакал и не ходил, а просто стоял перед костром глядя в небо, ритмично колотя в бубен. Через минуту, повторив свой акт невыносимого звукового насилия, шаман раздвинул руки и стал подниматься на цыпочки. Все с удивлением уставились на его мягкие кожаные сапоги и ахнули, когда носки его оторвались от земли. Продолжая орать, шаман взлетел и каким-то чудом завис над землей уже сантиметрах в двадцати. Казаки начали креститься, а Карамацкий привстал с мешка, и полусогнувшись сделал пару осторожных шажков к шаману, но тотчас отпрянул — шаман с еще более диким воплем вдруг приземлился и задрав маску, обнажая свое смуглое азиатское лицо, схватил медвежье сердце и стал рвать его зубами. Поглощение огромных кусков сопровождалось громким чавканьем и безумным вращением глаз. Кровь стекала по его щекам и рукам.
Карамацкий вернувшись на мешок, как завороженный следил за шаманом. Тот чавкал еще пару минут, потом швырнул сердце в костер, подошел к Карамацкому и издал звук, похожий на карканье.
Стоявший за спиной полковника молодой азиат-переводчик наклонился к уху Карамацкого.
—Сагаадай Рамада готов ответить тебе.— Тихо произнес он.— Но только не медли. Великая Лан Хуи пробудилась сегодня в дурном настроении и скоро уйдет.
—Пущай скажет…— Начал было Карамацкий, привстав, однако рука молодого азиата деликатно, но настойчиво вернула его на место.
—Лан Хуи уже поведала ему твой вопрос,— влился в ухо Карамацкого его голос.
—Да? А…
Шаман вдруг противно закаркал на все лады, как бывает каркают вороны, если поутру ненароком встать под деревом, на котором они расселись.
Когда шаман замолчал, азиат «перевел»:
—Ворог твой коварен, опасен и зело близок… амо ближе еже ты думаешь…
Карамацкий вскинул грозные очи на шамана, тот из-под маски каркнул ему в лицо.
