Тихо потрескивали поленья в печи. На полу валялась шугайка и сарафан с сорочицей. Обнаженное совершенство, которое скрывала вся эта грубая одежда, лежало на кровати рядом, положив голову ему на грудь. После того как он словно потерявший контроль подросток за несколько сумасшедших толчков излился в нее, прошло десять минут, за которые они не проронили ни слова, он только по движениям ее щеки, чувствовал, что она иногда улыбается.
В эти десять минут он предавался сладким заблуждениям о том, что будто можно быть счастливым, что яд и смерти — всего лишь кошмарный сон, но словно прочитав его мысли, она напомнила, кто они.
—Как ты убил его?— спросила она.
—Кого?
—Убийцу Еремы.
Завадский ответил не сразу.
—Его повесили. Прямо перед твоим братом.
Капитолина положила свою горячую ладонь ему на живот и повела вниз.
—Скучаешь по нему?— спросил он.
Рука замерла.
—Мать горюет.— Ответила она уклончиво, но Завадскому послышались знакомые нотки.
Рука продолжила движение вниз.
—Думаешь по тебе она так бы не горевала?
Рука остановилась — чуть ниже живота.
—Ведаю.
—Ты плохая девочка?
Она запрокинула голову, посмотрела на него. В полумраке сверкнули прекрасные глаза.
—Я плохая девочка.
Ее рука наконец добралась до его члена, ответившего рефлекторной эрекцией.
—Ведаешь, еже в твоем чудном доме самое годное?
—Да.— Ответил он, пытаясь сдержать участившееся дыхание.
Он понял, что готов — схватил ее, потянул к себе.
—Обожди, я хочу посмотреть.
Высвободившись из его объятий, она встала с кровати, подошла на к ростовому зеркалу. Повернулась перед ним направо, налево и спиной, оборотившись к зеркалу лицом. Филипп видел, что она себе нравилась. И было чему нравиться — он подумал, что все-таки настоящая пошлость — это не нагота, а укрывание ее всеми этими косынками и мешковатыми тряпками. У нее были стройные крепкие ноги. Роста она была среднего по меркам своего времени и в ее формах доминировали округлости — икры, бедра, включая выпуклые задние части, ягодицы, небольшая грудь, как говорили местные — перси. Он встал, подошел к ней, обнял сзади сцепив руки на ее животе.
—Теперь я вижу.— Сказал он, глядя на ее отражение.
—Ведаешь, еже девицам запрещено раздеваться перед зеркалом?
Он поцеловал ее в шею.
—Почему?
—Сказывают можно вызвать так нечистую силу.
—Ты знаешь, она уже здесь.— Прошептал он ей в ухо, опуская руку ниже.
Она обернулась и безумие, отраженное в апокалиптических солнцах, снова овладело им.
—Оставайся здесь,— сказал он позже, когда они лежали на кровати, а свеча у зеркала превратилась в огарок,— я поговорю с твоим отцом.
—Он мне не отец.
—Кирьяк?
—Моего отца ты убил.
Завадский посмотрел в ее лицо и вдруг понял, насколько похожими они были и что удивительно — она поняла это намного раньше.
—Вассиан?! Твой отец?
—В общине все, кому от десяти годов от роду полма дети его.
—И он решил забрать всех вас с собой, когда на горизонте замаячил его персональный конец?
—В царствие божие.
—Ты в это веришь?
—Аще есть разница? И за малые сумнения сожгут в срубе без причастия.
Завадский вдруг резко повернулся к ней.
—Слушай, Капитошка, ты знаешь кто я?
—Да.— Сказала она тихо.
—Тогда останься со мной. Мы исправим это. Наше прошлое.
* * *
На следующий день, до полудня Филипп в сопровождении свиты осмотрел город. К его удовлетворению, управленческий костяк, собранный из старцев во главе с Серапионом, проявил недюжинные организаторские способности. Староверы умели не только хорошо работать, но и управлять. Строительство двойной стены «Храма Солнца» почти завершили несмотря на то, что город в десятки раз по площади превосходил Причулымский острог. Срубленные на просеки сосны пошли на строительство. Дополнительно на санях волокли бревна из лесу. Каждый прямолинейный участок венчала дозорная башня, четыре из них были въездными. Завадский поручил Афанасию — бывшему казацкому десятнику, отрядить наряды для несения службы вокруг города. Были оборудованы тайные места для секретов и постов наблюдения. Непросматриваемые участки переломали в засеки. Проложили тайные тропы для пашенников, собирателей, охотников и рыболовов и вообще всех выезжавших с острога по торговым делам. Во времена тревог в те годы били в колокола, но полукровка научил их делать рожки из бересты, которые оглушительно ревели, напоминая Завадскому вувузелы. Бойцы назначенные в охрану города обязаны были выучить разные сигналы — от «наблюдаю чужаков» до «всеобщая оборона». Город продолжал расти численно. Почти каждый день прибывали новые желающие стать жителями «города будущего» — причиной такого роста стали специальные засады, встречавшие путников на дороге и помогавшие им добраться до спрятанного от посторонних глаза «Храма Солнца».
Со стороны своего дома Завадский поручил Акиму отобрать наиболее надежных неболтливых людей и выстроить казенный лабаз за ручьем неподалеку от стены в наименее оживленной части города. В лабазе же — прорыть тайный подкоп из города в глухую нагорную часть леса, окруженную плотными засеками. Ни на что не рассчитывал Филипп, следовал лишь своему инстинкту.
К полудню он явился на поляну, окруженную кедрами в северной части города. День был пасмурный, сыпал снежок. На поляне стояли двенадцать покрашенных золотом сосновых гробов на деревянных катафалках. Место в качестве погоста для братьев, отдавших жизнь за веру, выбрал старец по имени Метуселах, любивший пространно говорить о красоте природы и мира, играть на ложках, как бы невзначай рифмовать строки из Священного Писания и вообще был в душе большим художником. На пальцах он носил перстни и любил нарезанную соломкой репу жареную на жидком сале, на манер картошки-фри, к которой приучил его Завадский.
На похоронах собрались все близкие усопших, влиятельные горожане, начальники импровизированных отделов и все военные, чуть поодаль стояли и члены общины. Никому не запрещалось присутствовать — даже напротив, Завадский был рад большому количеству людей, но численность «Храма Солнца» приближалась к четырем тысячам человек и всем просто не было места. Только любопытные дети забрались на кедры, крыши ближайших изб и лабазов и наблюдали, особенно интересовали их (как, впрочем, и остальных) полсотня вооруженных мушкетами и одетых в одинаковые кафтаны и начищенные сапоги воинов городской охраны. Выстроившись в две шеренги, они недвижимо стояли позади гробов.
Серапион провел отпевание прямо на полянке, прочитал молитвы, отрывки из Апостола и Евангелия. Выглядел он торжественно, как молодой папа Римский. Однако с процедурами не затягивал. После того, как десяток юнцов пропели молитвенные песнопения, Серапион отошел к кедрам, заняв место с другими старцами. На полянку перед гробами вышел Филипп.
