Староверы слезли с моста и бросились казакам на помощь. Завадский тоже спустился, подобрал мушкет у мертвого казака, убедился, что он заряжен и медленно двинулся к лабазу, в котором исчез Данила с Филином, но его внимание привлекли крики за спиной.
Он обернулся на двухэтажную клеть у частокола, в которой киргизы прорубили лаз. Крики раздавались со второго этажа. Глянув по сторонам, Филипп медленно двинулся к избе, перешагивая через многочисленные трупы и кое-как забрался через заваленный телами проем. На первом этаже располагался амбар. В стене за вспоротыми мешками с зерном, пропитавшихся кровью — грубо прорубленная дыра, за которой темнел сосновый лес. Он увидел окровавленную ногу на траве в кожаном сапожке. В квадратное отверстие в низком потолке у боковой стены вела крутая лестница из грубого теса. Второй этаж был шире и пол клети там соединялся с мостом. Потолок ходил ходуном, стоял звон, раздавались глухие звуки ударов. Выставив перед собой мушкет, Завадский медленно поднялся по лестнице и выглянул. Взору предстала удивительная картина. Один не очень крепкий на вид киргиз саблей дрался с двумя казаками, которые спустились сюда с дальней башни и явно ему проигрывали. Мастерство владения холодным оружием киргиза просто поражало. Он был стремительнее, ловчее и при этом как будто спокойнее в действиях. Удары палашей казаков секли воздух, где он только что стоял. Один казак был уже сильно ранен. С противоположной от Завадского стороны по мосту к ним спешил третий казак. Завадский окончательно выбрался на второй этаж и попытался прицелиться в киргиза, но это было непросто — из-за его быстрых движений он то и дело оказывался за казаками. При этом киргиз во время драки странно кривил лицо — показывал язык, оттягивал книзу губы, но довольно странно, без той воинственной агрессии, присущей другим киргизам, а как будто преодолевая усталость. Завадский видел, что киргиз заметил уже третьего казака, и должен был понять, что ему крышка — против трех (а точнее четырех — Завадского он пока не заметил) ему не устоять, но в следующие три секунды случилось нечто невероятное.
Киргиз быстро и при этом спокойно шагнул в сторону от разящего палаша казака, прижал локти к туловищу и слегка нагнув корпус быстрым ударом назад вонзил саблю в живот казаку. Пока тот с хрипом опускался на колени, киргиз почти летящим движением, обошел второго казака и перерезал ему горло, а после в мгновение выхватил из-за спины лук и словно киношный Леголас стремительным движением пустил стрелу в бегущего на него казака. Стрела угодила ему прямо в сердце, и казак рухнул к ногам киргиза уже мертвым.
Сжимая в одной руке лук, киргиз обернулся и встретился взглядом с Завадским, мушкет которого направлен был ему в лицо. И тут Завадский увидел, что это был не киргиз. Да, на нем был киргизский кафтан, такая же мисюрка и сапоги с защитными накладками, как у других киргизов, но сам он — скорее полукровка, чем-то напоминавший даже индейца. Длинные черные волосы с вороньим отливом, высокие скулы, волевой безбородый подбородок. Челюсти крепко сжаты, он тяжело дышал, вздымалась грудь, но вдруг лицо его неожиданно искривилось, и он показал Завадскому язык. Это можно было принять за безумие, но глаза говорили об обратном. Завадский ни секунды не сомневался, что на него смотрят глаза убийцы. В них не было никакой шутки. Хладнокровный, непримиримый, бесстрашный взгляд.
В этот момент раздались свисты и топот копыт — казаки возвращались с неудачной погони. Полукровка спокойно глянул в сторону ворот и вновь уставился на Завадского, с напряжением оттянув губы. Метров пять отделяло его от нацеленного ему в грудь мушкета. Завадский понимал, что ровно столько и его отделяет от смерти — дай однозарядный мушкет осечку и не снеси наповал, ему крышка против такой машины. Так и продолжали они стоять друг против друга, ожидая кто первым сделает ход.
Завадский прищурился, глядя на очередную ужимку странного полукровки. Догадка поразила его. Он опустил взгляд ниже вместе со стволом мушкета. Левый бок полукровки пропитался кровью. Он был ранен. Кровь скапливалась у его ног, соединялась с кровью убитых казаков. Завадский снова поднял ствол в лицо полукровке и коротко мотнул головой в сторону стены. В ту же секунду полукровка ловко бросил лук в колчан на спине, прыгнул на стену, перемахнул, невзирая на рану, развернулся на руках к Завадскому, и встретившись с ним на мгновение взглядом, сиганул с пятиметровой высоты за частокол.
* * *
Киргизы умчались на северо-восток, и Завадский не стал затягивать с обратной дорогой. Спустя час он покинул Ачинский острог, двинувшись на юг. Староверы потеряли одного человека убитым, еще один был легко ранен в бедро. Впервые он увидел осаду, и понял, что одних экономических связей и крепкой вооруженной ватаги недостаточно, чтобы иметь вес даже в глухом Причулымье. Полсотни казаков устояли против двух сотен кочевников лишь благодаря крепким стенам и высоким мостам — даже огнестрельное оружие, не обладая скорострельностью не давало большого преимущества против луков и стрел. Но его община не справится и с этим. Полсотни кочевников легко перечеркнут все. И это всего лишь киргизы, а не джунгары или империя Цин, у которой имеются и ружья и пушки. Тут и частокол не поможет. Требовались новые решения.
Теперь Филипп понимал, что был глупцом, ходившем по краю, не ведая настоящей опасности. Понимая, что лучше пока ничего не придумаешь, он посылал вперед дозорных. В дозор пошли Ерема с приятелем, но проехав пару километров, они прискакали обратно.
—Что такое, Ерема?
—Киргиз, братцы!
Раскольники перепугались, похватали оружие.
—Один?— спросил Завадский.
Ерема кивнул.
—В канаве лежит, едва дышит.
—Раненый?
—Кровь на боку.
Подъехав, Завадский соскочил с телеги и увидел в канаве у дороги знакомого полукровку. Тот лежал, наполовину утопая в луже, и прижимал руку к окровавленному боку. В другой руке сабля. Он кривил рот, дергал лицом, высовывал язык, глядя на обступивших его староверов.
Данила наступил ему на запястье, и забрал из руки саблю.
—Один ты тута?— спросил у него Антон, не особенно рассчитывая на ответ, потому что киргизы не знали русского языка.
Полукровка «улыбнулся» оскалом.
—Ишь рожи скалит!
—Бес в нем. Бесноватый.
—Диавол одержимый!
—Что делать с ним будем, брат Филипп?
Завадский с интересом смотрел на умирающего хищника. Значит, не так уж всесилен ты и судьбою начертано безвестно умереть такому таланту в канаве. Полукровка будто читал его мысли — разоруженный, прижатый к земле он пристально смотрел на Филиппа, продолжая своими ужимками пробуждать религиозные страхи староверов.
—Вот уж черт!— с отвращением сказал Ерема.
—Черти невинных в именных храмах жгут, а это всего лишь синдром Туретта,— сказал Завадский, присев рядом с полукровкой.
Он осмотрел рану — режущее глубокое рассечение, кровь запеклась.
Завадский поднялся, вытирая руки куском ткани, который использовал в качестве платка.
