Завадский поднял рулон, его подхватил Данила, на коне подскакал к отверстию, вытянулся на стременах, вложил в высунувшуюся руку.
—Давно ли Причулымский острог собственною печатью обзавелся?— крякнуло из отверстия.
—А что, не заслужил?— с иронией спросил Филипп.
Человек за стеной что-то пробубнил и крикнул дозорным продолжавшим словесные дуэли с раскольниками, чтобы открывали ворота.
Ачинский острог оказался еще беднее и меньше Причулымского в прежние времена, хотя выглядел заметно новее. Избы из сырых бревен желтели на фоне свежеотесанных тынов. Мосты изнутри тоже новые, по ним ходили два тощих древодела с пилами. Внушительной была приказная изба — главная по центру, боковая, с крошечными оконцами — вероятно застенок и такой же «корпус» с другой стороны. У входа, держа у ног пищаль, стоял караульный. Избы в основном стояли вдоль стен острога, примыкая к ним одной стеной. Всего не более десятка и пара клетей с небольшими дворами. Из одной из них вышел мужчина в золотистом зипуне с растрепанными волосами, чем-то напомнившими Завадскому прическу Бориса Джонсона. Лицо у него, впрочем, было худощавое, а глаза бегающие, ускользающие. Это и был Ермил Бартов.
Казаки обступили их, балагурили, продолжая шутливые препирания с вооруженными староверами. Заметно было, что приказчик тут не имеет большого авторитета среди казаков — извечная административная проблема маленьких острожков на которых не хватило авторитетных сынов боярских — воевод. Да и не каждый воевода, даже худого происхождения станет сидеть в малом остроге. Люди крутого нрава, сами отчасти разбойники как известный Хабаров шли грабить, искать золото и своевольничать.
Не имея власти разогнать казаков, приказчик позвал Завадского в избу. Там, присев на дубовую скамью за стол, у сального огарка сломал печать и прочитал послание Мартемьяна Захаровича.
—Чаю у нас ли он аще?— произнес Бартов, скользя убегающим взглядом к мутному оконцу.
—Посмотрим?
Приказчик хитро улыбнулся.
—А ты, стало быть, и есть тот Филипп?
—Стало быть и есть.
Лицо Завадского не выражало никаких эмоций. Бартов поиграл длинными пальцами и вскочил.
—Ладно, идем.
Вышли на улицу, приказчик кликнул какого-то Петра. От толпы отделился худощавый развязный солдат со связкой ключей, неохотно вразвалочку пошел впереди. На улице за Завадским неотступно следовали Антон, Данила и Филин. Их хорошая одежда, вооружение, крепкий, уверенный и в то же время спокойный вид производил впечатление на казаков — они поглядывали на Завадского с уважительным интересом.
Филипп верно угадал в пристройке застенок. Внутри он оказался больше, чем выглядел снаружи. Низкий потолок, пол земляной, покрытый грязным истоптанным сеном. Двери окованы железом, но решеток нет, в полумраке каземата Завадский не сразу увидел тела на полу. Солдат принес лучину. Два тощих, испуганных подростка, и какой-то сильно избитый солдат. Все в тяжелых кандалах.
—Чудо, еже давеча в град свезти не успели. Киргизы саранчовыми тучами по дорогам летают. Продыху нет.— Сказал приказчик и кивнул солдату на одного подростка.— Расковай энтого.
—Ты Егор Амвросиевич?— спросил Завадский у подростка.
Тот кивнул, испуганно моргая.
—Домой едешь.
Солдат схватил парня за шкирку поставил на ноги, тот покачнулся и едва снова не упал, как только сняли кандалы.
Второй подросток, видя, что происходит заскулил:
—А я? Меня заберите! Егорка, за меня попроси боярина!
—Твой друг?— спросил Завадский.
Парень кивнул. Завадский увидел, что он дрожит. Вероятно их били или сильно напугали.
Завадский оглянулся на приказчика. Тот елейно улыбнулся.
—В повестье токмо об одном писано. Не держи обиды, любезный, но тебя я не знаю, а просьба Мартемьяна Захаровича почитай исполнена. Запирай казаматку, Петька!
—Подожди!— Завадский взял за локоть приказчика, отвел его в темный угол, заговорил. Приказчик слушал с улыбкой. Потом Филипп поманил Данилу, забрал у него мешочек с деньгами и передал его Бартову. Улыбка того стала шире.
—А ну раскуй и другова, Петька!— крикнул приказчик солдату, убирая кошель за пазуху.— Сведалось, не раскольщики то, а холопы Мартемьяна Захарыча.
—И кто же ты таков, Филипп?— спросил Бартов у Завадского, когда они вышли на свет из мрачной избы.— Чернец — не чернец, не купец, не крестьянин и не служилый, сказал бы немец — ан нет, видал я их, бывают промеж них толмачи грамоте зело ученые, а все неровно толкуют. Ты же чудно молвишь, ан ровно. Кто же ты?
Завадский впервые услышал здесь этот вопрос и задумчиво посмотрел в лицо приказчику. Взгляд того опять уплывал на сторону.
—Я почитай сибиряк.
Бартов понимающе кивнул и улыбнулся.
—Слыхал як сказывают? В Сибирь по нужде али по воле, от грехов старых. Ведаешь понеже?
Завадский еще раз глянул на приказчика и устремил прищуренный взгляд на верхушки сосен вдали.
—Понеже матушка Сибирь прошлого не помнит.
—Верно,— согласился приказчик.
В этот момент оглушительно засвистели дозорные на башне — те самые Патрик и Анисим.
Следом за свистом, раздался душераздирающий крик:
—Степняки-и-и!
—Сколько?!— тут же в ответ заорал Бартов и сорвался с места, одновременно махая толпе казачков.
—Тьма! На приступ валом идут!
Свисты раздавались со всех башен, одна за другой.
Тут Завадский понял, что давно уже слышит какой-то гул, который нарастая превратился в топот множества копыт и понял, конные атаки — это страшно. И хотя на их пути частокол (виденный ров и насыпь с остатками деревянного «чеснока» он в расчет не брал — курам на смех) Завадскому не верилось, что пускай и высокий, и толстый, но все же деревянный забор станет серьезной преградой человеческому уму и намерению.
И все же он оказался надежен — простой частокол, основа крепости русских острогов. Благо никаких пушек степняки не имели. С разных сторон застучало — это особенно забеспокоило солдат и приказчика — они активнее забегали. Из арсенала казак охапкой вынес мушкеты, которые расхватали в мгновение ока. Завадский слабо представлял, что будут делать невидимые пока степняки, чтобы взять острог. Представлялось, что ставить какие-то лесенки и пытаться по ним взбираться как в битве за Хельмову Падь во «Властелине колец», который они смотрели с дочерью, однако как выяснилось — киргизы со всех сторон бросились рубить топорами стены, прикрываясь от башенных обламов щитами.
—Подсобляйте, чернецы!— крикнул раскольникам рослый казак, видимо пятидесятник, проталкивая шомпол в дуло длинной пищали, которую легко удерживал одной рукой.— Коли ворвутся, помирать все будем!
