Серапион с интересом выслушал Завадского и кивнул: я с вами. Оба понимали, что выход у него только один — либо война с тем, у кого за спиной государственная власть в лице Мартемьяна Захаровича и симпатии староверов, которые проникали и в его общину. Поскольку Серапион мессианской патологией Вассиана не отличался, а был обычным властолюбцем, любившим пожить хорошо, на условия Завадского о выделении ему людей и налога в виде части дохода от продукции в обмен на защиту и административную власть над остальными общинами, Серапион согласился. Правда поведал, что не все общины ему покорятся по доброй воле.
—Со старцем Амвросием надобе потолковать тебе самому, брат Филипп. Зело несговорчив Амвросий, нравом строг паче Вассиана. И община его самая преогромная против нас. В десять сотен людей.
—Тысячу людей и всего по сто пудов хлеба?— удивился Завадский.
—Ух, хлеба. Чаю не токмо хлеба.
—Дашь проводников?
—Охотно.
Завадский и Серапион испытывали приятное единодушие людей, заключивших выгодную для обоих сделку. Завадский понимал, что этот союз надежно бы скрепила передача Серапиону общины Амвросия, но звериным чутьем понимал, что это будет непросто и потому, не откладывая в долгий ящик, отправился к Амвросию в тот же час.
* * *
Долго ехали на север в этот раз. Тайная тропа здесь была не так легка — сказывались нечастые маршруты. Амвросий забрался в настоящую глушь. Удивляло только как из всех пятерых старцев в округе удалось ему собрать самую большую общину.
На третий день, уставший и раздраженный Завадский все-таки добрался до укрытых хвойными лесами скитов, расположившихся в предгорье.
Амвросий жил на небольшом холме в центре поселения.
Одет он был в черную монашескую ризу, сидел на простой лавке, в пропитавшейся ладаном избе, черной и жаркой как пыточная, со стен горько взирали лица святых мучеников.
Старец глядел на Завадского большими слезящимися глазами, высоко подняв брови. Взглядом пронизывал, томил молчанием. В руке он сжимал посох и походил на настоящего канонического старца из фэнтезийных саг, если бы не малый рост и слишком широко раскрытые глаза, будто он сильно хотел в туалет. Вооруженные Данила, Антон и Филин в отличие от Серапиона никакого впечатления на него не произвели.
—Что скажешь, Амвросий?— спросил Завадский, окончив свою речь. Предложение, мягко говоря, не самое выгодное — в обмен на сомнительную защиту подчинить общину новому ставленнику — Серапиону. По сути, это было даже не предложение, а ультиматум, но Завадский был слишком раздражен тратой времени.
—И явится дух антихристов приалченный яко агнец невинный…— Пространно, будто самому себе сказал Амвросий.
Завадский покачал головой.
—Прибереги эту чушь для своей паствы, если не хочешь отправиться вслед за Вассианом. Место на корабле еще осталось.
Старец усмехнулся, спокойно поглядев на положивших руки на древки палашей Антона и Данилу.
—Разумеешь еже ты первый разбойник, овый чинит угрозы мне?— сказал старец.
Завадский понял, что старец прав и почувствовал стыд.
Он поднял руку, усмиряя своих охранников и сказал примирительно, но твердо:
—Я понимаю тебя, Амвросий и в знак уважения готов выслушать твои пожелания на обмен, но имей в виду — без согласия твоего я не уйду. Мы оба знаем об этом. Как и о том, что нет другого пути для тебя, даже через гарь.
Старец, наконец, рассердился, ударил посохом в пол. Но тут в горницу ворвалась женщина упала на колени, стала целовать ноги старцу. Вернее, пытаться целовать, потому что Амвросий ее отпихивал. Слова ее несколько дисгармонировали с действиями.
—Ставь за Егорку, старик!— кричала она.— Христом Богом молю! За Егорку проси! Понеже он разумеет яко ево воротить!
Старец бранился на женщину и пытался выгнать ее, но она не уходила. Выглядел он растерянным.
Вскоре Завадский узнал, что четырнадцатилетнего сына старца — Егора вместе с приятелем схватили казаки, когда они заблудились и вместо Чулыма, куда шли удить рыбу, вышли на стоянку казачьего разъезда. Казаки уволокли их в Ачинский острог. Третий приятель, сумевший сбежать поведал об этом. Старец любил сына и горевал, понимая, что судьба его будет печальна: скорее всего пытки, бесполезное дознание о местонахождении скитов и казнь в уездном граде. Завадский полагал, что шанс на спасение есть, если в курсе Мартемьян, но в любом случае, иного выбора нет.
—Я верну тебе сына в обмен на твое согласие с моими условиями.— сказал Завадский.
—С твоим условиями,— горько усмехнулся Амвросий,— уговоры с дьяволом?! Об энтом толкуешь!
—Амвросий!— закричала жена.
—Молчи, дрянь!— гаркнул на нее старец, но уже вконец разозлившийся Завадский подошел к старцу схватил за ризьи отвороты, припечатал в стену.
—Послушай жену, старый дурак, ибо что тебе остается, если Бог твой забрал сына и только «дьявол» может его вернуть?!
Старец еще шире распахнул глаза. Завадский отпустил его, тот сполз по стене на лавку.
—Я жду ровно минуту.
Через минуту старец вышел во двор, тяжело опираясь на посох, как будто разом постарел еще на десяток лет, подошел к Завадскому, который дожидался его там, сказал смиренно:
—Кольми вернешь сына, исполню волю твою.
Глава 13
—Верхотомский, Ачинский, Салаирский, Кузнецкий — остроги без воевод, надо их забирать!— нетрезво говорил Завадский, стоя перед столом в избе Мартемьяна и постукивая по нему костяшками пальцев.
—Нет, вы гляньте на этого «Тохтамыша»!— визжал от смеха Мартемьян Захарович, развалившись на лавке.— Паки чарку хлебного и на Москву убо попрет!
—Хмель не берет меня.— Сказал Завадский и покачнулся, вызвав очередную порцию смеха приказчика.
Завадский тоже засмеялся, хотя он не лукавил и не бравировал — хмель здесь почему-то и правда трудно брал его. Водка казалась слабее привычной, и употреблялась без тяготы. Впрочем, допускалось коварство — промеж глаз могло шибануть внезапно, как от абсента. Видимо, это и происходило. Незаметно споил его охочий до услад Мартемьян Захарович, а ведь приехал он к нему помимо прочего для важного разговора.
Массивный дубовый стол все еще поражал изобилием — жареные гуси, поросята, несъеденные и наполовину, стерляди, подосиновики жареные и грузди соленые в больших, похожих на тазы, кадках, пироги, лоснящиеся кулебяки, но сыты были все, включая Антона с Данилой, сидевших в углу за гостевым столом и казаки со староверами на улице, воевавшие с озверевшими сентябрьскими комарами.
—Послушай, Мартемьян, ты должен стать первым в этом гадюшнике, пока тебя не сожрали.
Приказчик утер слезы и покачал головой.
—Не разумею, еже алкаешь ты, Филипп. Тебе какая выгода с того, что стану я, допустим, воеводой?
