—Зачем?
—Известно — в ясыри продать. Эх!
Завадский тихо выругался.
—Было бы болото…— Ответил Антон на его ругань.
—Далеко? Не найти их теперь?
—Худое дело, брат. Чай хорон лесной негли имеется да покамест за казачками в острог, минет день — пропадут.
Завадский посмотрел на Антона. Тот оттачивал ножом корягу, словно карандаш.
—Не будет никаких казачков.
—Знамо дело.— Протянул Антон, не глядя на Филиппа.
—Мы идем вдвоем.
—Идем…
—Ну?— зло сказал Завадский.— Кто из нас охотник?
Антон оторвал, наконец взгляд от коряги, посмотрел на Завадского, шмыгнул носом, и пошел по дороге.
* * *
Споро шел он впереди, шевеля смолистыми как у татарина усами. Взгляд его хмурый цеплялся за все подряд. У куста можжевельника остановился, сощурился на лесок и мотнув головой двинулся туда. Завадский шел следом, переняв у Антона занятие — на ходу стругал ветку.
Пока они углублялись в рощу, следуя по тайной разбойной тропе, даже Завадскому несложно было находить следы — вот конский навоз под кустом, вот сломанная ветка, вот — кровь на листьях. Но метров через двести, роща совсем поредела, следы растворились, и Завадский уже ни за что бы не понял, проезжала ли тут шайка Асташки с их обозом. Однако, для Антона, казалось, не было проблемой и теперь уверенно идти по следу. Он уже не так спешил, и хотя «мы пеши, они конны», он постоянно останавливался, приседал, вдумчиво оглядывал что-нибудь, а то и задирал голову, глядел в кроны. Один раз он пошел в сторону, потом назад. Завадский, не выпуская из рук поясного мешочка с часами, только сжимал зубы, но все же не удержался — спросил.
—То чужой след, моченый, а дождика с утра не было.— Пояснил Антон, продолжая шарить глазами вокруг.
Часы текли, смеркалось. Завадский со злостью думал о том, что в это время они должны были закончить дела с Мартемьяном и выдвинуться в обратный путь. А что теперь? Все шло прахом! Не будет оружия, не будет общины. Превратит Вассиан в мученическую гарь едва вздохнувшую от бесконечных невзгод деревеньку. Плевать старцу на нечеловеческие вопли, на сворачивающую от огня детскую кожу, на вскипающие легкие и мочевые пузыри. Отдаст огню Кирьяка с сыновьями, Федору с ребенком Данилы, и Капитошку. Да еще приправит это своим религиозным словесным поносом не ведая греха. О, неистребимы радетели пробудить от духовной комы человечество, сделав какую-нибудь очередную пакость — ему ли не знать. Однако больше всего леденила ярость по иной причине и шептал в голове новый голос, далекий от вечных бед человеческих.
—Плохо дело, брат Филипп.— Сказал Антон, присев у очередного куста.
—Что такое?
—Тощнят они, гляди прикормом на чиблинке постояли недолго. Кони топтались, гадили. А онамо кровь.
Антон приподнял ветку, и Завадский увидел на коре бурое пятно.
—Куда же торопятся?
—Не ведаю, ино худо и в том еже до сего гряли они по дороге.
—Дороге?— удивился Филипп.
—Просеку не видал?
—Ну.
—Дальше бурелом, посем телегами не проедешь. Видать свернули, да амо же? Зде вспять пошли, за осиной обернули, паки свернули, да далече — ума не приложу. Одно верно — не шибко отстаем. Навоз прежде бывал яко от обедни к полуденью, а топерва к уденью.
—Найди дорогу, Антон! По такому лесу не поедут они наобум. Ясно зачем спешат — хотят успеть до темноты. Найди дорогу.
Антон вздохнул и стал кругами терпеливо обхаживать окрестности. Частенько останавливался, приседал. Наконец, поманил Завадского за собой.
Тьма совсем уже сгустилась над рощей. В стороне заухала неясыть. Опытный ходок Антон резво пошел вперед.
—Далече поле, онамо видно куды,— Антон указал на разрыв подлеска впереди.— К полночи будем, ино уж ничаво не узрим. Аки слепцы наощупь пойдем.
—Они ведь тоже.
Пройдя еще часа три, помимо усталости стало одолевать уныние. Не заблудятся ли они сами? Куда с такой настырностью он следует и тащит с собой Антона? И если найдут? Что им светит без оружия, как вызволить людей у разбойников вооруженных получше боевиков Вассиана? Повезло еще что с ним Антон, но и он уже тяжело дышит. У Завадского одеревенели ноги, ступни истерлись в кровь.
Присели отдохнуть во тьме. Сил не было говорить. Около часу назад напились в ручье, да снова мучала жажда. Лес готовился к осеннему молчанию. Птицы улетали на юг. Певцов ночных не слыхать, зато то и дело трещала ветка то там, то здесь кто-то шумел, дышал, хрипел, топотал, и Завадскому все казалось, что это медведь или волчья стая крадется, но Антон всякий раз успокаивал пояснениями: то косулька в трех верстах спину о древо трет, то лисы кувыркаются, то ежи бегут, а то сова с ветки на ветку скачет.
Снова пошли. Завадский старался не терять из виду черный силуэт. Минут через двадцать он врезался в напряженную холодную от пота спину Антона.
—Слыхаешь?— тревожно прошептал Антон.
—Что? Медведь?
—Хуже, братец. Человек кричит.
—Не слышу.
Антон схватил его за плечо, повернул на пол-оборота.
—Все равно не слышу.
Антон повел его за собой сквозь заросли и вскоре Завадский стал различать смех, потом голоса, а обойдя сельгу увидал яркий вдали огонек. Костер!
Подкрадывались около часа. Антон вел по «бесшумным лабиринтам». В конце концов подвел его к какому-то холму, перед этим проведя по овражку, заросшему крапивой. Причем крапива жгла как-то особенно немилосердно. Видать раньше и растения злее были. На холме же царапали лицо какие-то колючки. Завадский сердился, но забравшись на вершину понял зачем его тащил сюда Антон. Лагерь разбойников отсюда — как на ладони.
Он увидел небольшой расчищенный пятачок, в основании которого меж соснами сооружена у них была землянка, прикрытая ветками, вход щетинился рогатинами — видимо от зверей. Значит схрон у них здесь. Разбойников на виду — пятеро, но могло быть и больше. В суматохе Завадский не помнил сколько их было во время нападения. Двое жарили большие куски баранины на костре. Трое занимались каким-то странным делом — держа друг друга за талии прыгали вокруг костра, исступленно раскачиваясь. Издали напоминало это танцевание ламбады в наркотическом угаре. Завадский привыкший было к незнакомым открытиям прошлого, снова удивился.
—Что они делают?
—Дурью маются,— буднично ответил Антон и Завадскому показалось, что он услышал голос современника.
У деревьев стояли привязанными кони и две их телеги. Пленники лежали на них ничком в странных позах — со стянутыми к спине руками и ногами.
Все лежали без движения, как неживые.
Глава 11
Страшный разбойник с вырванными ноздрями подошел к телеге и приподнял за волосы голову ближайшего пленника. Несмотря на израненное и замазанное кровью лицо, Завадский узнал Данилу.
