—Пустить бы гонцов в соседние общины и передать их владыкам предложение приказчика Мартемьяна Захаровича.
—Ужели послушали бы?
—Им про чудеса неведомо, а возможность без риска для себя торговать с Причулымским острогом вынудит их накрутить Вассиану хвост.
—Ась?
—Здраво.— Прозвенел голосок.
Завадский улыбнулся в темноте нежным очертаниям и синему блеску.
—Только мечты это все, Капитошка.
—Почему мечты?
—Потому что я на цепи, а другие общины без Вассиана днем с огнем не отыщешь.
—И не везде нужен Вассиан. Завтра батька мой едет в оленьи топи в скиты старца Серапиона. А с ним братец мой младший Ерема, знаком он тебе. Ему слова твои передать могу, да токмо как не уличили бы Еремку? Ко владыке Серапиону его не допустят.
—И ладно!— оживился вдруг Завадский.— Не нужен ему никакой Серапион. Пускай просто расскажет местным поболе все как есть — так и так дескать, хотели посланцев Вассиана казаки на шкуры пустить, да те предложили торговать и на том сговорились. А у казаков и топоры и ружья и пилы, и плуги новые. И железа, и тканей! Слух дойдет до нужных ушей.
—А большо дело верное, Капитошка,— согласился Данила,— серапионова община как три нашей. Ужо дойдет.
Девушка улыбнулась и кивнула.
Глава 9
Когда Завадского вытащили на свет божий он потерял счет времени. Часы слились в дни, а может в недели. Он видел сны, бредил порою, но одно помнил — у того, кто здесь жил, позади ничего, кроме смертельного мрака.
Странный храм Вассиана вырос еще на две сажени — видимо заслуга привезенных им топоров. Приближенные притащили его в избу, бросили к старческим ногам.
—Ведаю аз, Филька, что ты, поганец, проклятый вор, и не токмо посем, еже Кирьяк подобрал тебя в кандалах диковинных. Я все наперед зрю. Тут и не надо бараном скакать, в бубен бить яко здешние дикари. Место тебе на этом свете на виселице, а после Страшного суда в геене огненной.
Завадский сидел на коленях, не поднимая головы. Видимо вид врага в таком жалком, сломленном состоянии убеждал Вассиана в преувеличении изначальной угрозы — старец говорил спокойно, даже как будто дружелюбно.
—Но судьею тебе будет отец наш небесный, наше дело токмо молить его и спасителей о благословении, а отступников, псов как ты, гнусных никониянцев и иоакимцев врагов божиих клясть. Ано ты ловок с тебе подобными и в том греха нет, чтобы злое о злое доброе принесло. Поедешь сызнова в диаволу Мартемьянке с двумя обозами. Пригляд за тобою будет, индо бежать удумаешь — ловить не станем, чай православные люди, не невольщики, а напустишь казачишек — не боимся. Ступай же, собака вор.
Тут Завадский посмотрел на старца. Боль того уже не точила очевидно — глаза излучали властное благодушие, но слезились, как у нездорового.
На столе у окна лежали горячие калачи, в деревянных кадушках яблочное и черничное варенье, сливки — старец собирался чаевничать.
У Завадского гора свалилась с плеч. Уже в дороге он узнал, что из оленьих топей к Вассиановой общине выдвинулся обоз с сотней пудов хлеба и устным наказом о товарах на обмен. Включалась туда и внушительная доля Вассиана за перекупку. Сработал план — не тратя времени на переговоры (о чем толковать, коли выгода сплошная), Серапион следом за посланцем направил к ним обоз с хлебом. Слухи ползли и дальше, на север, где таились другие общины. Как ни любил власть Вассиан, но он не стал настраивать против себя влиятельного Серапиона, да и барыши упускать ни к чему.
Сотню пудов везли в Причулымский острог на трех крепких телегах. В сопровождающих — пятеро. Завадского радовало, что с ним снова ехали Антон и Данила. Из остальной троицы за Завадским приглядывал приближенный Вассиана Канашка-Никанор, которого за угрюмость называли Филином. Ростом он был как медведь, вставший на задние лапы.
Отдыхали мало — Завадский хотел наверстать упущенное, потому прибыли уже к вечеру второго дня пути.
День закатывался погожий, но Мартемьян Захарович встречал в богатой шубейке, расшитой золотом. Такой маскарад диковинно смотрелся на фоне остальной серости — мелькали ввалившиеся глаза на любопытных лицах давно не едавших досыта посадцев, пыльные кафтаны казаков, дырявые рубахи служилых, тащивших казенный инструмент для обмену.
Мартемьян самолично встретил их в остроге в окружении казаков. На короткобородом лице властного приказчика играла улыбка, и, казалось, как будто в ее бездонном лукавстве нашлось место и толике радости непрогадавшего игрока.
—А я ужо мнил — не заплутал ли наш немой чудотворец.— Приветственно пошутил Мартемьян, вальяжно подходя к спрыгнувшему с телеги Завадскому.— Казаков алкал сбирати на розыски.
—Не нужно казаков, Мартемьян, ты лучше обменяй нам пищалей и карабинов, чтобы мы по дороге ездили, а не по залесьям, страшась разбойников.
Приказчик хитро прищурился, сунув большие пальцы за пояс, из-за которого вываливался немалый живот и посмотрел за плечо Завадскому.
—Еже привез?
—Пока отборной муки пятьдесят пудов и овса столько же. На подходе еще сотня от общины старца Серапиона.
Мартемьян усмехнулся.
—Дивлюсь я тебе, раскольщик. Сице полтретья ходок и без штанов останемся.
—Так начинай посылать своих казаков в соседние остроги.
—Стало быть все буде?
—Все общины согласны, мы завалим тебя хлебом, мясом и рыбой. Взамен бери для нас инструменты, хлопок, соль, пеньку. И главное — оружие.
—Понадобится годины в мале.
—Мы тебе доверяем.
Обратно старообрядцы выехали в тот же вечер, несмотря на предложение Мартемьяна в отдыхе. Завадский спешил, следуя за чистым своим звериным инстинктом, а общинники пока еще опасались казаков. Везли на трех телегах с обновленными лошадями казенные топоры, косы, молоты, заступы и сошники. На ногах Завадского переливались новые сапоги из овечьей кожи, разукрашенные жар-птицами. Чем-то они напоминали ему ковбойские сапоги. В лицо дул крепкий сибирский ветер, дышалось легко, балагурили весело мужики и все же одному не рад был Завадский — не соглашался дать ему Мартемьян оружия. Ни самого худого, ни сломанного, ни даже бердыша какого-нибудь. А оружие ему нужно было позарез.
Не согласился Мартемьян на оружие и в третью поездку, и в четвертую, и во все последующие. Поначалу отшучивался, затем оправдывался подотчетностью, а при попытке Завадского осторожно поднажать — показал зубы. Нет, не считал он равным себе раскольника. Тем временем к Вассиановым скитам тянулись тайными путями обозы из раскольничьих общин, откуда на новых телегах переправлялись в Причулымский острог, который выменяв на все что было у него казенного, кроме оружия, обеспечил себя провизией на целый год. Мартемьян теперь отправлял обозы для перепродажи в соседние остроги и даже в промысловые артели. Торговля сказалась и на старообрядцах — Мартемьян сам продавал уже не казенные товары, а выменянные на хлеб. Повеселели скорбные лица, закипела стройка, замелькали новые наряды, вспомнили о своем призвании ремесленники: гончары, плотники, кузнецы. Появились новые телеги, лошади, домашний скот, уголь, строительные материалы. На столах, помимо хлеба появилось мясо, молоко и даже сливочное масло. Кузнец в общине уже мог выковать несколько штук бердышей или сабель. К осени почти достроен был странный храм Вассиана.
