Завадский поджал губы и понимающе закивал.
—Я знаю, что сказали тебе коротышка и рыжий, наверное, что я разбойник, тать, душегуб и Бог знает, что еще. Я не стану убеждать тебя в обратном. Ты просто рассуди сам. Стал бы вор и разбойник хранить награбленное в острогах? Да и у кого по-твоему все это награблено? У цинов? Эти двое три месяца гоняются за мной не давая вывезти цинский товар в Енисейск, у меня есть фигура от воеводы Енисейского разряда, а спроси ты теперь у них — кому они служат — купцу Строганову. Но разве он настоящая власть в Сибири? Спроси и поймешь кто настоящий разбойник.
—Негли ты прав, обаче какое мне дело до того? Мне лишь годе, ежели сии чужеяды заполучив тебя уберутся восвояси.
—Дело в том, что это твой шанс.
—Чаво?— не понял Провотор.
—Послушай, вы может сделали что-то справедливое и правильное, но власть не прощает такое. В Енисейске не будут разбираться, обирал народ Шеховцов, грабил и так далее. Вы убили одного из них. Это государственное преступление. Но если ты спасешь меня от тех кого ненавидят в Енисейске, ты станешь спасителем дела государственной важности. Основной товар спрятан — это половина царской казны, поэтому им нужен я, но если они его захватят, ты станешь пособником самых великих татей. Тебя проклянет сам царь.
Провотор переглянулся с затинщиком Николаем, но тот лишь также вопросительно поглядел в ответ — «Тарзану» явно не хватало опыта в принятии стратегических решений, а посоветоваться ему было не с кем. И все же инстинкт вожака у него был.
Провотор задумчиво гладил бороду секунд десять, а затем поднял свои карие глаза на Филиппа.
—Положим ты прав, инде еже ты предлагаешь? Отряд за сими стенами имеет пушки и добрых триста воинов, вооруженных пищалями да мушкетами. У нас в остроге поне полсотни казаков да стрельцов, иные воины — простой люд с вилами да заступами. Рано али поздно они возьмут острог приступом али измором.
—Не успеют,— решительно заявил Филипп,— сюда на выручку мне идет войско Енисейского и Красноярского гарнизона, во главе с воеводой Мартемьяном Захаровичем. При нем полторы тысячи казаков и стрельцов. Неделю назад они миновали на стругах Иркутск. Значит здесь им быть через два-три дня.
Провотор недоверчиво посмотрел на Филиппа.
—Подумай, брат. Они в любом случае будут здесь и главный для тебя вопрос — что они здесь найдут.
—Два-три дня говоришь?
—Здесь должна у нас состояться встреча.
—Ладно,— Сказал Провотор после недолгих раздумий,— покамест сиди тихо зде да не показывай носа. Я жду три дня, посем спустим тебя на ремнях за острог.
—Ох, брат,— сказал Бес, закрывая двери амбара, когда Провотор со своими людьми ушел,— я даже сам тебе поверил.
Тишка присел на стопку шелковых тканей, в свете лучины его лицо сверкало от пота.
—Еже теперя, брат?— спросил Антон.
—У нас есть три дня, чтобы выбраться отсюда.
* * *
После исцеления Данила вел себя тихо и скромно, был молчалив, задумчив, но не хмур — лицо его иногда освещала какая-то благостная улыбка. Осторожно придерживая раненный живот, он садился на пень, бревно или на землю у костра, долго глядел на огонь, в небо или на эвенкийских девушек, пытаясь найти ту, которая исцелила его.
Когда после двадцати часов сна, Аким вышел из чума, он увидел Данилу, сидящем на пне. Данила осторожно встал, Аким бережно обнял его. Радости не было предела — Аким побежал будить Савку и через полчаса они делились с Баканом своими версиями событий.
Бакан сообщил самую благую весть — спрятавшись после бойни, он с тремя верными бойцами, принялся ждать. К утру люди Рогаткина ушли, оставив небольшой караул — стеречь ущелье. Бакан убил их и носился по долине, разыскивая выживших. Таких было немного и среди них оказался Данила. Бакан же поведал, что ни на поле, ни на дрогах и повозках, на которых вывозили пленных, и за которыми следили его люди, Филиппа, Антона и Беса замечено не было.
Аким при этих словах самодовольно пихнул Савку локтем.
—Еже я тебе сказывал!
—Обаче, братья, нет известий, еже стало с товаром!
—Яко-то нет,— усмехнулся Аким,— товар зело в надежном месте, да верьте, братья, его никто пуще нас не сыщет.
Бакан улыбнулся.
—Получается почти ничего не потеряли?— спокойно сказал Данила.— Токмо надобе сыскать Филиппа?
Аким положил руку ему не плечо.
—В мале тебя не потеряли, а иные не егда не вернутся!
—Не все сице годе, братишки, отряд Безхвостьева перекрыл все пути к цинам. Ныне торговати онамо нельзя.
—Филипп что-нибудь придумает, поне надобе живо найти его.
—Толки броднят, еже носится Коротышка с войском близ Селенгинска.
—Филипп алкает выйти к нам!
—Сколько у нас людей?— спросил Аким.
—Ежели наскоро, две сотни соберем,— ответил Бакан.
—Идем!
—Да надобе отправить пару скороспешцев к Юншэню.
—Почто?
—Во еже дожидался товара. Мы още в деле.
* * *
В ворота замысловато постучали. Антон снял брус, дверь тотчас приотворились и через небольшую щель в амбар проник Бес с ведром воды.
—Худо.— Сказал он обступившим его Филиппу, Антону и Тишке.— Внутри зело стерегут, да снаружи в три кольца окружили, даже на горы мушкетеров посадили. Придумать такое — пожелал бы да не сумел. Рано утром еже бы ни говорили, почитаю они верно пойдут на приступ. Выдюжит ли наш Провоторка?
—Есть шанс проскочить?
Бес покачал головой.
—Я бы зело не рассчитывал. Голохватов боло не дурак.
Филипп отошел, присел на стопку льна, задумался, глядя в стену. Неужели конец? Ситуация тотально безвыходная, только чудо может спасти, но ведь так не бывает.
Антон с Тишкой соорудили нехитрый обед — отварили яиц с репой, дали порцию Завадскому. Филипп поел через силу, затем отыскал среди коробов самый дорогой чай — золотой улун, который продавался по двадцати рублей за фунт, бросил в котелок добрую щепоть.
От чая в голове прояснилось, на какую-то минуту даже появилась надежда, мир стал ярким, небо звездным, проблемы отступили.
Филипп лег на шелковые ткани в своем грязном бушлате, рассмеялся этому, закрыл глаза и положив руки под голову стал тихо воспроизводить напев плывущего Романа Карцева из старой советской сценки «Воскресное утро».
—Ты чего, братец?— удивленно спросил Бес.
—Что?
—Ну-ка напой еще,— Бес достал пыжатку.
—Вот еще.— Засмеялся Завадский.— Ты серьезно?
Бес проиграл три ноты.
—Не станете плясать, слово даю!
