Еще издали увидели они меж темных стволов множество костров, и услыхали гул возбужденных голосов. Выйдя к недостроенной церквушке, Филипп увидел в центре поселения на небольшой площади большой костер и толпу людей — казалось вся община собралась там. Некоторые держали в руках факелы.
Древорубы направились к ним, Филипп же с братьями встали поодаль. Люди в толпе один за другим оглядывались на них. Стоявшие за костром светились страшными ликами, будто толпа распинателей на картинах, иных скрадывал мрак. Филипп знал, что его с братьями плохо видно во тьме, но жуткое чувство под натиском этих безмолвных взглядов охватило их всех. Старший древоруб что-то рассказывал Шумиле, указывая на них. Шумило слушал спокойно, иногда что-то спрашивал, кивал, бросая на Филиппа взгляды вместе с остальными. Толпа расступилась, пропуская вернувшихся с засеки древорубов, снимавших шапки и среди них у костра показались узкие дроги, на котором лежала на спине мертвая Анютка.
Тишка резко вздохнул и тотчас Филипп понял почему — прямо за дрогами стоял Меркул и скалился в красном свете костра, глядя прямо на него.
Шумило с тремя братьями тем временем отделился от толпы и направился к Филиппу. Антон и Бес, не сговариваясь выступили чуть вперед, прикрыв Тишку.
—Что случилось?— спросил Филипп у подошедшего Шумилы.
—Кто-то удавил девку у мельницы.— Ответил он, изучающе разглядывая Завадского.
Филипп посмотрел в сторону костра, где лежало тело.
—Очень жаль.— Сказал он спокойно.— Когда?
—До полдни броднила она подле мельницы. Бабы видели ее, да таже… Вы не видали али мочно слыхали еже бо?
—Нет,— Филипп покачал головой, и братья Антон и Бес покачали головами с ним в унисон,— мы весь день работали в лесу.
—А твой отрок? Оне вроде яко сыстнились [подружились] вмале накануне. Ино да мочно еже ведает?
—Он все время был с нами и ничего не видел.
Шумило глядел Филиппу в глаза. Завадский видел только половину его лица, освещаемую костром, вторая пропадала во мраке.
—У нее есть отец и мать?— спросил Филипп.
—Она сирота.
—Понимаю, горе есть горе. Можем ли мы чем-то подсобить?
Шумило поджал губы, глянул на своих братьев и осторожно коснулся руки Филиппа, шепнув в лицо:
—Отойдем, брат.
Они отошли во тьму.
—Вонми,— начал Шумило,— я ведаю еже вы работали и непричастные к злодеянию, инда наши древорубы овые бысти с вами весь день, врать не станут, обаче…
Шумило демонстративно поглядел на толпу у главного костра и продолжил:
—Обаче люди, убо сам ведаешь, не особо доверяют чужакам, да кольми якое зло ключилося, споро жаждут они расправы над виновниками.
—К чему ты клонишь, Шумило?
—Боле не годе вам работать полма дня. Заутро, брат, затемно надобе вам уйти.
Филипп понимающе кивнул.
—Уговор наш в силе, кляч да телегу вы получите, токмо… ты сулил за сие деньги.
—Да, но ты предложил вместо этого нам поработать.
Шумило вновь пристально поглядел на Филиппа.
—Ты разве още не уразумел, брат, еже новые невзгоды — новые протори [расходы].
—Хорошо, я заплачу рубль.
Шумило приблизил к Филиппу свое лицо, заглянул пристально снизу, обдав едким запахом лука.
—Нет, брат, ты видать и впрямь не уразумел.
—Тебе нужно больше?
—Мне надобе все. Все, еже ты в своей калите таскаешь.
—Слушай, Шумило, это слишком много — за такие деньги в Урге можно купить полсотни лучших монгольских лошадей, а не пару кляч.
—Обаче мы не в Урге, Филипп,— Шумило оглянулся, как бы предлагая и Завадскому посмотреть на толпу, которая бросала на них враждебные взгляды,— и плата сия не за кляч, ты меня понимаешь?
Филипп задумчиво поглядел через его плечо, сдвинул брови. Он понял, что Шумило озвучивал не предложение, а ставил ему ультиматум.
—Хорошо.
—Во-ся ладушки,— сказал Шумило, потирая руки,— заутро разбудит вас мой брати, отведем вас к дороге, покажем путь, онамо и ударим по рукам.
* * *
—Еже ему надобно?— спросил Антон, когда Филипп вернулся к братьям.
—Завтра утром мы уезжаем.
—И все?
—За билет на выход придется заплатить.
—Елико?
—Всё.
—Во-то сукин сын,— зло усмехнулся Бес,— будто пес не ведает чьих рук дело сие.
—У нас мало времени, братья, завтра встаем затемно.
—Ладно, у меня на случай още три серебряных рублика в сапоге упрятано.— Сказал Антон.— Повечеряти бы, да пусто.
Есть им действительно не дали, да, впрочем, не до того всем теперь.
Легли спать в своей коморке в избе Мошкиных.
Антон с Бесом быстро уснули, а Филиппу не спалось. Он ворочался два часа, слышал, как Тишка сопел и шмыгал носом, да еще чьи-то шаги кругом избенки. Ходил явно не одиночка, а трое-четверо, за стенкой все слышалась какая-то возня и тихий говор. Филиппу стало душно, захотелось выбраться из тесноты на воздух. Он ощупью достал китайскую трубку, мешок с табаком и поднялся.
—Филипп…— Позвал во тьме жалобный, почти детский голос.
Завадский поглядел на темный приподнявшийся силуэт.
—Чего?
—Неужто ничего нельзя изменить, брат?
—Некоторые вещи надо просто пережить, Тишка.— Ответил Завадский и вышел на улицу.
Стоявшие у амбара тени, прошелестели по сухой листве и растворились во тьме. Филипп втянул носом морозный воздух, подошел к низкой околице, высек искру, раскурил трубку.
Два костра еще горели на краю поселения у реки. Кто-то завывал вдали, а кто-то кричал пьяно. Крик внезапно усилился и ворвался в уши, Филипп увидел, что из большой избы у моста две фигуры выволокли третью. В свете костра он узнал крепкую Омелфу — ту самую бабу с колотушкой, которая кормила их щами.
Тащили ее двое, одного из которых Филипп тоже узнал — валунообразный брат Шумилы Анашка.
У костра Анашка с напарником отпустили Омелфу, которая тотчас начала проклинать их и плеваться.
—Алгимей проклятый! Выблядок сучий! Да еже бо у вас уды поотсыхали, кобели сташивые!
Мужики уже ушли, а она все ругалась, грозя кому-то крепким кулаком.
—Во норов у бабы!— раздался одобрительный голос во тьме так близко, что Филипп вздрогнул.
Повернув голову, он увидел рядом с собой нагловатого старичка Антифея, который обычно будил их. Он был невысок и стоял с другой стороны околицы, сложив руки на столбике, который был ему по грудь.
