Затем Лилий Атравис торжественно позвал их в свой кабинет и произнёс речь – предполагалось, что тем самым он подбодрит своих учеников. Директор хотел оказать им честь, но Чарли не мог расслабиться в такой обстановке. Множество глаз на корешках директорских дневников жадно таращились на него, а спину ему сверлил с портрета взгляд матушки Лилия, дамы с отвисшими щеками и фарфоровой рукой. К тому же Чарли было ужасно жалко прикованного к чернильнице гнома, но он решительно не знал, как ему помочь.
–Постарайтесь не посрамить нас завтра. Вы, конечно, ни на что не годитесь, и всё же вам выпал случай блеснуть и подняться из серости, в которой вы пребываете. Ухватитесь за эту возможность. Кроме того, я бы совершенно не рассердился, если бы вы задавили парочку этих богатеньких сопляков. Напомните им, что они ничем не лучше вас. Кто бы что ни говорил – я за справедливость и равенство. Мне прекрасно известно, что половину тэдемской молодёжи следовало бы отправить сюда, к нам. Все вы, паразиты, одинаковые.
–Спасибо, месье!– с энтузиазмом воскликнула Джун.– Завтра мы вас не подведём, обещаю! Заявляю, как лучший паразит из всех, за кем вам когда-либо приходилось надзирать!
Казалось, директор слегка растрогался. Он помедлил, будто колеблясь, потом выдвинул ящик стола и достал старый бумажный пакет:
–Обычно я не балую своих пансионеров, ну да ладно! Случай исключительный. Угощайтесь. Только по одной штучке.
Чарли заглянул в пакет и увидел конфеты. Одним Аллегориям было ведомо, как долго сладости там пролежали. От времени леденцы сделались коричневыми и слиплись друг с другом, а ещё от них исходил едва уловимый затхлый запах.
Это было уж слишком, Чарли чуть не стошнило. Он вовремя опомнился и скромно улыбнулся, как и полагается благовоспитанному паразиту.
–Хорошо,– сказал он,– но только если вы тоже угоститесь. Иначе мы не посмеем.– Он постарался произнести это заговорщицким тоном.
Директор заглянул в пакет, скривился и снова убрал конфеты в ящик.
–Мне следует подавать пример и не позволять себе никакой слабости,– оправдывался он.– А теперь отправляйтесь спать. Завтра вы должны быть в форме. О, и кстати…
Чарли уже одной ногой шагнул за порог, но, делать нечего, пришлось обернуться. Директор держал в руках огромную пачку пергаментов:
–Я почти закончил свою книгу. Безусловно, это благодаря вам, молодой человек, и особенно благодаря вашей подруге – тут двух мнений быть не может. Однако отказать Аллегории невозможно. И тем более нельзя вечно испытывать её терпение. Завтрашние события могут многое изменить. Возможно, победа даже спасёт положение. Попробуйте выиграть завтрашнюю гонку.
Чарли кивнул, и они сДжун ушли.
–Мне показалось, или он только что угрожал… отрезать тебе палец?– спросила Джун.
Ранее Чарли уже рассказал ей, как их в первый раз вызвали в кабинет директора.
–Тебе не показалось. Но если хочешь знать, это беспокоит меня гораздо меньше, чем мысль о смерти. Его угроза – не самое зловещее из его речи.
–И? Что же беспокоит тебя больше всего?– удивилась Джун.
–«Отказать Аллегории невозможно». Он прав. Если судья осуществит своё восшествие, нам будет очень трудно найти союзников.
–Но это же не наша проблема, правда? Ложа ведь этим занимается, да?
Чарли вяло кивнул. Он только что принял решение:
–Церемония восшествия состоится завтра утром. Я пойду туда посмотреть.
–Ты чокнутый?! Это может быть опасно!
–Да, но… Я предпочитаю как можно раньше узнать, в каком именно качестве судья будет присутствовать на скачках: как судья, как Аллегория – или он вообще не явится…
Все пансионеры уже разошлись по спальням в башне Золотой ноги, иЧарли расстроился, что не смог пожелать Мангустине спокойной ночи. Завтра им обоим предстоит рискнуть жизнью. Чарли хотелось ободрить девочку, хотелось, чтобы и его самого подбодрили. Кроме того, возможно, они могли бы обняться – нужно же пожелать друг другу удачи?
Думая об округлых руках Мангустины, о её губах в форме сердечка, о тёмных густых бровях, Чарли поднимался по лестнице из фарфоровой крошки. Теперь-то он знал, что это останки магов, умерших от окамении, болезни, которая превратила их тела в статуи с причудливыми рисунками. Вначале его ужасала эта мысль, но потом он предпочёл думать, что это такой своеобразный способ почтить память усопших. На белом фарфоре теснилось множество синих рисунков – воплощённые воспоминания заражённых людей. Обычно Чарли не упускал возможности внимательно их рассмотреть, когда шёл по башне Золотой ноги, в память о тех несчастных, чьими окаменевшими телами вымостили пол, но только не сегодня. Сегодня вечером Чарли мог думать лишь о длинных-длинных волосах Мангустины и о том, как ему хочется пожелать ей спокойной ночи. Когда из-за двери неожиданно выпрыгнул Дункель, Чарли честно попытался притвориться испуганным, чтобы порадовать буку. Но поскольку голова его была занята совсем другим, вышло не очень убедительно.
–Всё нормально, я не обижаюсь,– заверил его бука.– Просто хотел тебя отвлечь, но ты, видно, думаешь о скачках, и это нормально. Мне бы хотелось пойти посмотреть гонку; жаль, что я должен оставаться в замке. Вечно одно и то же.– Бука вздохнул, выпустив в воздух облачко желтоватого пара, и жестом велел Чарли поспешить и отправляться в ванную.
Когда Чарли наконец подошёл к своей кособокой кровати, керосиновые лампы уже погасли. Он рухнул на постель – и ударился всем телом: настолько матрас был жёсткий.
–Эй!– зашептал с соседней кровати Панус.– Хотел спросить… Мангустину ты ведь себе застолбил?
–Никого я не столбил,– сердито прошипел Чарли.
Однако мысль о том, что Панус в один прекрасный день прижмёт Мангустину к груди, заставила Чарли запаниковать так, что сердце его бешено заколотилось.
Панус перевернулся на бок, и кровать под ним болезненно заскрипела.
–Ну а девчонок ты хотя бы уже целовал?– спросил он.
–Нет,– ответил Чарли.– Но девчонки уже целовали меня.
Панус заинтересованно придвинулся к краю кровати:
–Правда?! И как ты этого добиваешься?
–Я им улыбаюсь и жду, когда они сами подойдут.
–И это действует?
–Если девчонки этого хотят – то действует.
–А если не хотят?
–Зачем целоваться с девчонкой, которая этого не хочет?
Панус немного помолчал.
–Ну, во всяком случае, сМангустиной тебе придётся первому к ней подойти.
–Я жду, когда она ко мне подойдёт.
–Она уже здесь, болван! И она тебя ждёт. Если ты думаешь, что Мангустина сделает ещё один шаг, значит, ты её совершенно не знаешь!
Чарли вздрогнул. Панус прав. Мангустина очень застенчива, когда дело касается чувств. Значит, он должен… Может, завтра перед скачками?
