Саруман вздохнул, лицо омрачилось, даже блестящая лысина потемнела, словно над нею нависло грозовое облако.
–Не люблю такие решения,– сказал он мрачно.– Рим и его культуру спас, но сколько было несправедливости, сколько крови, убитых без всякого предъявления обвинения.
Фальстаф сказал задиристо:
–Побочные потери. При масштабных операция всегда кого-то задевает. Да и вообще… Как будто не знаешь, что кое-кого в обществе давно пора казнить без всякого предъявления! И так все видят, что вор и преступник. Да только законы умеет обходить так, что не ухватишь. Потому народ с такой жадностью смотрит фильмы про всяких там мстителей и карателей. Те не заморачиваются казуистикой и не зачитывают права.
Я молча и с интересом поглядывал на раскрасневшегося Фальстафа. Доктор наук, кабинетный ученый, но и его достала эта диспропорция, когда наука финансируется по остаточному принципу, ученые в самом низу лестницы, миром правят шоумены, дикторы и всякие там артисты, а огромные средства тратят на дурацкие яхты в сто миллионов долларов, а не на развитие медицины, науки, вообще хайтека.
–Давайте,– сказал я наконец,– пока ограничимся просветительской деятельностью. Начнем с азов, что человеческая цивилизация появилась благодаря уму. Выбирать сейчас на высший пост в стране спортсмена, у которого ума с горошину, а мускулы с цистерну для перевозки бензина… не совсем правильно. Это откат в каменный век, когда все решали мускулы и мощные челюсти.
Фальстаф хмыкнул.
–Выбирает простой народ, а для него мускулы – это все! А у женщин смотрят на ее сиськи, а не образование.
Саруман взглянул исподлобья.
–Сейчас Берлог скажет, что давно предлагал установить ценз для голосования. Для слесарей и таксистов по голосу на рыло, для инженеров – десять голосов, для кандидатов наук – по пятьдесят, а доктор наук получает право голоса за сто или тысячу человек…
–Не скажу,– прервал я кротко.– И так понятно, что доктор наук умнее и образованнее подсобного рабочего. Ладно, ребята, я пошел вглыбь квантового мира отдыхать и мыслить…
Фальстаф сказал встревожено:
–Эй-эй, ты всерьез? Не делай этого! Вдруг потеряешься?.. Вот запустим еще кого, тогда иди, не жалко, а сейчас побереги себя!
–Ты ценный экземпляр,– сказал и Саруман с лицемерной заботой.– Дороже, чем все наши лабораторные мыши!
Я ухмыльнулся и ушел с экрана.
Следующие два дня аккуратно брал налог с тайных счетов мафиозных кланов и наркодилеров. Две сотни миллионов долларов для них не потеря, а для стартапов, занимающихся хайтеком, зачастую вопрос жизни и смерти.
Самые бедные, но на мой взгляд перспективные, получили щедрое пожертвование от анонимных благодетелей, а пропажу я маскировал не столько хитро, как жестко, попросту вытирая любые следы перемещений через ряд банков.
Все можно было бы сделать в «моем мире» за долю секунды, но чувствую опасность слишком долгого зависания в цифре. Даже чистый как бы разум человека не такой уж чистый, тоже на примитивнейших инстинктах, скажем мягче – базовых.
Чем чаще буду там в чистейшем и правильном цифровом мире, тем скорее и сам превращусь в не-человека, не только чувствую, но и понимаю.
Может быть, это хорошо и даже замечательно, но пока что это опасно как для меня, так и для людей. Я могу перестать понимать простые базовые желания человечиков, такие примитивные и грязненькие, но все-таки это человечики вычленились из животного мира и создали весь этот блистающий мир хайтека, в котором живут и те неблагодарные свиньи, что подрывают под ним корни.
Я вздохнул, помотал головой, так делают люди, когда якобы отгоняют дурные мысли. Нет-нет, надо как можно чаще быть здесь, в этом мире.
В цифровой нырять только по необходимости и не допускать в него гостей. Страшно подумать, что в нем может натворить так называемый простой народ, где такие возможности, а любой хватается прежде всего за разрушительные и разрушающие.
Без нужды я вытащил из заплечной кобуры пистолет, повертел в руках, любуясь, со вздохом отправил обратно. Атавизм, атавизм… Даже в цифре у меня осталось это зверино-дремучее.
Хотя что уж тут прикидываться, разум есть не только надстройка над инстинктами, а те же инстинкты, всего лишь более изощренные и усовершенствованные.
Наверное, это плохо и нужно как-то обуздывать себя, установить какие-то рамки, но я живу в новых условиях, соответственно и вести себя могу иначе, чем вел себя раньше.
Сделал небольшое усилие, нужно всего лишь сосредоточиться, медленно перетек в реал, выбрав кабинет Сарумана. Медленно это по меркам квантового мира, а здесь оказался моментально, разом охватил взглядом помещение.
Старых псов новым трюкам не учат, Саруман и Фальстаф за клавиатурами «Алкомы», у каждого свое на дисплеях, а на большом экране над головами, на который они не обращают внимания, бодро бежит сводка новостей:
«Певица Аза Винер вышла на улиццу в платье-стрингах».
«Шоураннер Касторский купил вилу во Флориде за два миллиарда долларов».
«На границе Индии и Китая вспыхнул небалыиой конфлит, с абеих сторон погибли около десяти тысяч человеков».
«Самолет Люфтганзы сигнализировал о несправности и приземлилси на аэрадроме в Красноярске».
«Экстрасенс Ясперс предскозал Водолеям и Ракам удачу в следущем месаце».
«Очаровательная Аня Межелайтис покозала свою заднюю дверь».
«На перекрестке Шаха Масуда и Ибаррури при дорожном столкнавении погиб в тойоте Михаил Квакин, лауреат премии, также слегка постродала в своем ламброджини вылетевшия на встречку Ида Галкина, парикмахер салона кросоты, и ее пинчер Шуша. Всем оказываится медицинская помощь».
«В Санкт-Петербурге на 88-м году жизни умерла ясновидящая Коля Золотая».
«Завтра с полудня ожидается обильные дожди…»
Я поморщился от обилия грамматических ошибок, журналистика наша еще та журналистика, идет в ногу с народом, остановил поток новостей взмахом руки, вернул чуть назад и укрупнил сообщение о ДТП.
В коротком ролике и на двух фото из разбитой в хлам тойоты вытаскивают мужчину с залитым кровью лицом, а на обочине женщина в ярком платье озабоченно поправляет пышную прическу, рассматривая себя в зеркало.
–Ребята,– сказал я,– погиб лауреат премии Мильнера.
Оба подняли головы, посмотрели не на экран с новостями, а на тот крохотный, на котором я.
–Привет,– ответил Фальстаф обрадовано.– Что-то постарел, дружище… Усы себе подрисовать не хочешь?.. Или бороду? Хотел бы я вот так аватарить…
Саруман тоже вгляделся внимательно, но ничего не сказал, потом повернулся в кресле и посмотрел на экран с новостями.
–По литературе?– спросил он после паузы.
–По химии,– сообщил Фальстаф.– По гуманитарным Мильнер вроде бы не дает.
