Клеркенвелл, приход на севере от Смитфилда и Холборна, относится к той же опасной категории. Это еще одна излюбленная обитель невежества и порока. Только полицейский знает ее изгибы и повороты, но и он проникает туда, чтобы взять на месте какого-нибудь опасного злодея, только переодевшись. Улицы, дома, их жители — весь квартал пропитан грязью. И потому, когда в Лондоне начинается эпидемия, смерть выкашивает плотные ряды обитателей этих мест и устилает землю снопами своей богатой жатвы.
На востоке от Клеркенвелла находится квартал Спиталфилдс, где живут ткачи, в основном потомки тех французских протестантов, которых Нантский эдикт вынудил покинуть родину-мать, к великому ее сожалению. Ни в одной части Лондона, пожалуй, не найти таких тесных и гнусных развалюх… Но только такое жилье способны оплатить те, чье жалованье сведено до такого минимума, что меньше уже никто платить не осмеливается. И кажется, чем хуже жизнь этих обездоленных, тем они становятся уродливее и ниже ростом, и вырождаются они с ужасающей скоростью.
Блошиный рынок старого тряпья
Блошиный рынок старых башмаков
В Бетнал-Грине, приходе с восемьюдесятью тысячами жителей, расположенном между Спиталфилдсом и парком Виктория, в большинстве своем люди живут в бараках, сколоченных из плохо подогнанных досок, и под всеразрушающим действием погоды и смога эти бараки очень быстро превращаются в грязные и ветхие трущобы. Дожди размывают дороги, до которых городским властям нет никакого дела, и на них мгновенно образуются зловонные болота, источники вредных испарений и порою смертельных эпидемий. Но беднота размножается быстро, и жизнь неустанно трудится, дабы поставлять смерти новые жертвы и бесперебойно обеспечивать ее добычей. В этих логовах, на чей порог не решается ступить даже полиция, которая во всем остальном отличается бдительностью и отвагой, происходят такие драмы, что не в силах передать ни кисть, ни перо. Так, газеты сообщали, что когда в одном из этих домов, ценой четыре су за ночь, на служившей постелью куче тряпья скончался некий бедолага, то его труп тут же разорвали и съели собаки и крысы.
Только один лондонский квартал может соперничать с этими ужасами и даже превзойти их. Это Уайтчепел, чьи дома как снаружи, так и внутри выглядят весьма удручающе. Сложный лабиринт узких кривых улочек и мрачных дворов на севере граничит со Спиталфилдсом и Бетнал-Грином, а на юге примыкает к лондонскому Тауэру и докам, и насчитывается в нем не меньше восьми тысяч домов. Там живут изможденные мужчины, плохо одетые, исхудавшие женщины и мертвенно-бледные дети, которые валяются в грязи вместе со свиньями. Над улицами натянуты веревки, на них сушатся тряпки и рваное белье, которые загораживают тусклый свет, льющийся со скупого неба. Повсюду зловонные лужи и кучи отбросов, и они никогда никем не убираются. Есть нищета, от которой уАнглии опускаются руки: она чувствует, что тут не в силах что-то поправить. Странная штука! Улицы этого уродливого квартала получили самые поэтичные имена: улицы Розы и Ангела, улицы Цветочная и Жемчужная, улица Овечки, улица Ангела — увы и ах!— и Пастуший двор.
Беднота
Евреи, которые повсеместно в силу инстинкта самосохранения или воспоминаний о гонениях, унижениях и несправедливости, выпадавших на их долю, стараются держаться вместе, уже давно остановили свой выбор на Уайтчепеле. Там они открыли свои конторы, свои кладбища, свои благотворительные и филантропические заведения. Ни один народ не сравнится с ними в милосердии к ближним: потомки библейских старцев никогда не забывают о том, что надо защищать и помогать братьям по крови. Как ни странно, но в отличие от того, что мы видим во Франции, в Италии и Германии, улицы Уайтчепела, населенные евреями, выглядят более чистыми и ухоженными, чем улицы, на которых проживают христиане. Последние, к сожалению, демонстрируют финальную стадию человеческой деградации… Целые семьи, а у бедных англичан, как правило, очень большие семьи, теснятся в одной-единственной комнате, которая служит им для всех целей. И они прозябают и чахнут в самой возмутительной скученности и постыдной близости.
Улица в Уайтчепеле
Под звездами
Улица в бедном квартале
И посреди этого падения нравов и нищеты Уайтчепел притягивает туриста, наблюдателя и художника своими достопримечательностями и особенностями. Я говорю о Мясном ряде (Bathers Row) и о барахолке (Rag Fair). Мясной ряд вдохновил Рембрандта и точно так же вдохновил Доре. Здесь огромные бычьи туши висят под ветхими навесами, необъятные баки наполнены кусками мяса, на земляном полу валяются ужасающие горы потрохов, повсюду выставлены окорока и вырезки, кровь течет прямо под ноги, и они скользят по ее застывшим сгусткам, а воздух насыщен плотными испарениями и тошнотворными запахами. Вот он, мясник, стоит перед дверью: толстые губы, красные скулы, отвислые щеки, нож заткнут за окровавленный фартук. Его наряд традиционен: шерстяные чулки, синие штаны и толстая куртка из плотной ткани, доходящая до колен.
Мамы и дети
Барахолка находится на улице со странным названием Houndsditch, что в переводе означает Собачья канава. Вместо домов слева и справа тянутся длинные ряды отвратительных лавок, открытых всем ветрам, с неохватными грудами тряпья и поношенной одежды всех форм и размеров, или, говоря точнее, бесформенных и безразмерных. Это старье когда-то принадлежало лордам и леди, а теперь в результате нескольких смен владельцев превратилось в уродливое рубище нищих. То, что народ одевается в обноски, является характерной особенностью Англии и Америки. Чистильщик водостоков после десяти-двенадцати предшественников донашивает фрак от Пула (Pull) с Сэквилл-стрит, фрак, в котором поначалу прогуливался по Белгрейв-сквер щеголеватый денди. Господа из городского совета полагают более чем правильным и соответствующим приличиям, что они носят одежду, пошитую специально для них, подобающую их состоянию и положению или их образу жизни и работы… И в то же время в Лондоне на каждом шагу попадается то нищий во фраке на голое тело, то распутница в шелковой шляпке герцогини, нахлобученной на нечесаную шевелюру.
